В какого Бога верил Франкл, или Как совместить психологию и духовность? О книге Э. Лукас «Франкл и Бог. Откровения психотерапевта о религии и Боге»

31.07.2024 14 мин. чтения
Янг Гедеон
В книге «Франкл и Бог. Откровения психотерапевта о религии и Боге» ученица легендарного Виктора Франкла Элизабет Лукас, сама клинический психолог и психотерапевт, собрала множество цитат из работ своего учителя, объединённых общей темой – верой в Бога и взаимоотношением религии и психотерапии.

Познакомившись с Франклом в 1968 году в Вене, клинический психолог и психотерапевт Элизабет Лукас дружила с ним и его женой почти тридцать лет, до самой его смерти, а «интенсивное изучение» его трудов и вовсе заняло у неё полвека.

Эту небольшую книжку, конечно же, предваряет цитата из трудов самого Франкла, прекрасно характеризующая и весь сборник, и жизненное кредо его героя: «…хороший человек хорош не ради чистой совести, а ради дела – хорошего дела! – или ради другого человека, или же чтобы угодить Богу».

В предисловии автор перечисляет несколько фактов, характеризующих уникальность этого человека, от широкой врачебной специализации до еврейского происхождения и религиозности. Собственно, это общедоступная информация, мы же попробуем отметить некоторые наиболее интересные моменты из более чем полусотни маленьких тематических главок, составляющих книгу. Они посвящены самым разнообразным темам и нюансам, возникающим на стыке психологии и духовности.

Но для начала процитируем ещё кое-что важное из введения. После перечисления упомянутых характеристик Лукас задаёт сам собою напрашивающийся вопрос: «Если принять во внимание даты его жизни, глубочайшее знание людей, пережитый ад Холокоста и критический склад ума, то вопрос о его религиозном мировоззрении приобретает захватывающую остроту. В какого Бога он верил?». Действительно, в какого же? В принципе, книга и есть попытка ответить на этот вопрос.

И ещё одна важная ремарка – автор отмечает мудрую тактичность Франкла в вопросах веры по отношению к другим вместе с собственной смелостью: «Когда в приватных разговорах речь заходила о вере, Франкл проявлял чрезвычайную сдержанность. Он любил повторять, что три вещи должны всегда оставаться под покровом стыда и не выставляться на всеобщее обозрение: любовь, молитва и смерть. Религиозность каждого человека он рассматривал как заслуживающую уважения личную сферу. Но в научных трудах Франкл открыто высказывал свои взгляды и даже написал книгу о «бессознательном Боге». Эх, вот её было бы очень интересно прочесть!

Теперь полистаем саму книгу «Франкл и Бог…». В основе каждой главки или параграфа лежит какая-либо цитата из трудов Франкла, вокруг которой строятся размышления автора.

Самая первая главка, «Бояться Бога?», на мой взгляд, важна, ведь в ней речь идёт об отношении к Богу. Христианам хорошо знаком «Страх Божий», известен и хасидский припев «Не боюсь я никого, кроме Бога одного». Он и вспоминается в первую очередь после прочтения заглавной цитаты: «И главным достижением человека, нашедшего дорогу домой, становится то несравненное чувство, что теперь он уже может не бояться ничего на свете – кроме своего Бога». Так что, действительно ли Бога нужно бояться? Элизабет Лукас уверена, что нет – «не страх, почитание». Именно оно убережёт «заглянувшего в глубочайшую бездну человеческой мерзости» от вероятного ожесточения, от собственного бесстрашия.

Вторую главу, «Психотерапия и теология», можно назвать программной, поскольку в ней автор пытается ответить на заглавный вопрос всей книги – в какого Бога верил психолог Франкл и как он сочетал в своей теории и практике психологию и духовность. Он был уверен, что «ни один человек, если он честен и воспринимает психотерапию всерьёз, не может пройти мимо ее сопоставления с теологией». Как это пытается объяснить Элизабет Лукас? Для начала она, конечно, проводит параллели между основным субъектом и актором и психологии и теологии – душой. Отмечая серьёзную (а я бы добавил – сущностную, принципиальную) разницу в трактовке этого понятия на, скажем так, «стратегическом уровне», автор тем не менее находит общее на уровне тактическом. Оно заключается в разумной толерантности и понимании – «сохранять доброжелательность по отношению друг к другу и не усугублять существующие противоречия взаимным недоверием и предубеждениями». В качестве примера такого поведения приведён сам Франкл, в своей послевоенной психотерапевтической практике никогда «не интересовавшийся возможным участием пациента в травле евреев или приверженностью шовинистической идее о превосходстве арийской расы». Вот уж действительно даже не пример, а эталон мудрости, эмпатии и гуманизма!

Проблема, обсуждаемая в главе «Существует ли моральный инстинкт?», серьёзнее, чем может показаться. Возможно, Элизабет Лукас все ещё пребывает в плену идеализации человеческих мотивов, раз считает, что люди способны поступать из чисто альтруистических соображений. «Чем искреннее желание человека последовать голосу совести и сделать что-то хорошее и чем меньше он при этом думает о себе и о возможности выгоды для себя, тем лучше удается ему выполнить свое намерение и – как ни парадоксально! – тем полнее в результате его удовлетворенность собой». Возможно, это действительно так работает – и, опять-таки, на тактическом уровне, а на уровне более глубоком мотивация человека эгоистическая. Или того хуже, генетически запрограммированная, как сообщает нам эволюционная биология.

Ещё одна важная глава посвящена «Концепции «сверхсмысла»». Это собственный нарратив Франкла, в некотором смысле обобщающий понятие смысла в разных традициях мысли и верованиях, соединяющий его с религиозной верой и затем трансцендирующий его.

«…универсальная вера в смысл, которая существовала ещё до появления всех расхождений – в языческих религиях, религиях откровения и даже во враждебных религии мировоззрениях, – идентична вере в Бога», транслирует идеи Франкла автор. Здесь я позволю себе усомниться в полной бесспорности этого на первый взгляд логичного и даже самоочевидного вывода. Да, я намекаю на буддизм, который не является ни «языческой» религией, ни тем более религией откровения, зато прекрасно подходит под определение «религии опыта». В буддизме нет Бога, и, в его чистом виде, нет и веры – сам Будда призывал не верить его собственным словам, а проверять их на практике. Впрочем, если обратиться к словам самого Франкла «Религиозная вера является по существу верой в «сверхсмысл», упованием на «сверхсмысл», то можно и разрешить это несоответствие. Мне это видится так: «сверхсмысл» Франкла, универсализирующий многообразные поиски смыслов, есть не что иное, как высший смысл жизни – трансценденция.

В другом параграфе, «Способность к выходу за свои пределы», Лукас продолжает эту тему. Но в несколько неожиданную сторону. Поначалу она говорит, что Франкл первым из психологов «заговорил о способности человека к самотрансценденции – то есть выходу за пределы самого себя – по направлению к другому человеку или смыслу». Но, к сожалению (хотя и это тоже очень немало), под «самотрансценденцией» здесь, прежде всего, понимается преодоление эгоизма, альтруизм и открытость: «Быть человеком – значит… отдавать себя делу, которому ты посвятил жизнь, человеку, которого ты любишь, или Богу, которому ты служишь». То есть речь идёт о верхушке пирамиды Маслоу и её общеизвестных трактовках. Повторюсь, для среднестатистического обывателя, эгоистически зацикленного на своих интересах и проблемах, уже и это очень и очень много – вряд ли многие подпадут под это определение «человека», но о самом высшем и глубинном смысле трансценденции – выходе за пределы человеческой экзистенции – здесь речь не идёт. Впрочем, этот уровень и не подразумевался автором. От себя же добавлю, что это идеал человека с точки зрения буддизма Махаяны, и он поразительным образом сближается с мудростью Франкла, хоть в буддизме и отсутствует понятие Бога, а мирские страсти и привязанности, и любовь не исключение, считаются не очень-то благоприятными для самосовершенствования.

Настолько же простым, насколько и очевидным видится такое определение или представление о Боге, который будущий психолог Франкл сформулировал ещё в 15 лет: «Бог – наш собеседник в те сокровенные минуты, когда мы остаемся наедине с собой». И действительно, как верно отмечает автор, уже не важно, верующий человек или атеист ведёт этот монолог – или всё же диалог? «Для Франкла было неважно, действительно ли абсолютное одиночество абсолютно или только кажется таковым», и не зря он «с улыбкой отмечал, что Бог, конечно же, не обидится, если кто-нибудь перепутает его с собственным «Я»».

Конечно, в столь серьёзном раскладе, как взаимоотношения человека и Бога, никак нельзя пройти мимо любви, и тут Франкл приводит свою версию общеизвестной и, кажется, очень древней максимы, пусть и в несколько идеализированном ключе: «Потому что тот, кого любят, всегда стремится стать достойным того, кто его любит, стараясь всё больше и больше соответствовать его представлениям о себе, и тем самым становится все более и более похожим на тот образ, каким его замышлял и хотел видеть Бог».

В главе «Сотворение кумиров и отчаяние» Элизабет Лукас говорит о высокомерии и «ложных» кумирах: «Нельзя возносить до небес то, что к небесам не относится. Ни себя самого, ни других или другое». А Франкл ставит в вину самопоклонению происхождение современного нигилизма: «Почувствовав себя выброшенным из центра Вселенной, человек с тем большей готовностью поставил себя, по крайней мере, в духовном отношении, в центр бытия, на место Бога». Я же вновь приведу в пример буддизм, позиция которого по этому вопросу вряд ли понравится верующим монотеистам. Ведь в буддизме и Богу нет места в центре бытия – за Его ненадобностью, и причина отчаяния и нигилизма видится не только и не столько в ложных кумирах, сколько в привязанности к ним, будь то любовь к человеку или культ «крови и почвы», существовавший в нацистском Третьем Рейхе и повлекший за собой неисчислимые бедствия для всего мира. Трудно не согласиться с заключительным высказыванием Франкла: «Достаточно просто знать, что отчаяние, в сущности, всегда имеет лишь одну причину: абсолютизацию одной-единственной ценности» – то есть ту самую привязанность.

Продолжает эту тему следующая глава, «Ценности и Божий Суд». Лукас вслед за Франклом уверена: «Лишь от одной абсолютной ценности – от Бога – получают свою ценность вещи. Только когда мы приносим их на Божий суд – только тогда мы можем распознать подобающую им ценность». Однако продолжение этой мысли – в уже известном нам буддийском ключе. Элизабет Лукас пишет, ссылаясь на своего учителя: «…в основе любого отчаяния лежит страсть к обладанию, заставляющая человека «удерживать на привычном месте» вещи, которыми он хочет обладать и за которые цепляется изо всех сил, вместо того чтобы добровольно отпустить их и освободить место – для Бога».

Однако мы едва осилили треть книги, а впереди ещё много интересных тем. Но по причине ограниченности места придётся остановиться только на ещё одной интересной главе.

Она называется «Инстинкт или выбор». В ней автор противопоставляет позиции Франкла и Юнга. Последний производил неосознанную и потенциальную человеческую религиозность из архетипов и коллективного бессознательного: «По сути Юнг ставит в один ряд феномен человеческой религиозности и, к примеру, приступы ярости, обусловленные инстинктом агрессии, или стремление к спариванию, обусловленное сексуальным инстинктом».

Верующий Франкл категорически не согласился бы с ним, потому что: «…истинная религиозность утверждается выбором и уничтожается инстинктами. Религиозность либо экзистенциальна, либо ее нет вообще». Подобная категоричность, как и рассуждения самой Лукас на первый взгляд убедительны: «…что это за вера, с которой можно согласиться или не согласиться? И разве возможно, чтобы почитание Бога было изначально навязано нам посредством материальных структур?». Но лишь на первый взгляд – для начала Юнг говорил, скорее всего, о некоей «общей» религиозности, или «религиозности вообще», а не продиктованной инстинктами вполне определенной вере в конкретного Бога. С любой «верой» можно согласиться или нет, особенно в современном мире, когда у нас есть такой выбор. И наконец, в предыдущие эпохи в закрытых цивилизациях почитание определённых Богов как раз и навязывалось множеству людей, у которых этого выбора не было.

Я же позволю себе не согласиться ни с Юнгом, ни тем более с Франклом – представления первого слишком детерминированы материалистически или, скажем так, психически, а Франкл явный идеалист. Ему не повезло – или, возможно, напротив, именно повезло не дожить до открытий современной эволюционной биологии – они безоговорочно отрицают наличие у человека почти любой свободы воли и выбора. Я со своей стороны предложу вариант происхождения врожденной человеческой религиозности из нашего потенциала к трансцендеции – души или духа, если хотите, что превыше и архетипов, и так называемой свободы воли.

В завершение обзора хочется заочно поблагодарить автора за проделанную серьёзную работу, а читателя – за долготерпение. Надеюсь, мне удалось заинтересовать его поставленными вопросами и самой книгой, в которой ещё немало интересного.


* Лукас Элизабет. «Франкл и Бог. Откровения психотерапевта о религии и Боге». - М.: Никея, 2020, 224 с.

869
Автор статьи: Янг Гедеон.
Журналист, публицист, книжный и кинообозреватель, религиовед и эзотериолог. Публикуется в «Независимой газете» (приложения НГ-Религии и НГ-Exlibris), «Книжном Обозрении», на Портале Кредо.пресс, в некоторых религиоведческих изданиях и ресурсах («Буддизм России», «Религиоведческие исследования», «Алитер», Colloquim Heptaplomeres).
Пока никто не прокомментировал статью, станьте первым

ПОПУЛЯРНЫЕ БЛОГИ

Сычёва Владислава
«Поэзия Афанасия Фета как канон «чистого» искусства. Противостояние современности»
В эпоху, когда злободневность и натурализм надёжно фиксируются в литературных тенденциях на первом месте, Фет, будто нарочно, продолжает воспевать природу, любовь и мимолётные впечатления, уходя от насущного в «мир стремлений, преклонений и молитв» и оставаясь равнодушным к насмешкам современников. Эта верность убеждениям и становится основополагающим звеном нового направления – «чистого» искусства.
43647
Кравченко Марина
Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»
В романе Сомерсета Моэма «Луна и грош» отражен творческий путь французского художника Поля Гогена. В книге он зовётся Чарльзом Стриклендом. У героя и его прототипа много общего. Но есть и различия. Чем готов пожертвовать творческий человек ради реализации своей миссии на земле? Жизненный выбор Гогена и Стрикленда сходны, главное различие между реальным человеком и литературным персонажем – в отношении к людям, собственным поступкам и окружающей действительности.
19250
Долгарева Анна
«Живым не прощают ничего». О книге Захара Прилепина «Ополченский романс»
В книге «Ополченский романс» собраны правдивые, трогательные, а порой и шокирующие истории о простых людях из Донбасса, отказавшихся бросить свои дома и прошедших через множество трудностей в попытках научиться жить по-новому, в совсем других условиях. А еще это книга о любви – той, которая не просто возникает на обломках прошлого, но оказывается жизненно необходимой для того, чтобы суметь сделать шаг в будущее.
11517
Кравченко Марина
Максим Горький: история успеха, или как все начиналось
Максим Горький (1868-1936) – русский и советский писатель, основоположник литературы социалистического реализма. Настоящее имя писателя – Алексей Максимович Пешков. Устоявшимся является употребление настоящего имени писателя в сочетании с псевдонимом – Алексей Максимович Горький. Полное собрание сочинений Горького составляет 60 томов. Наиболее известные его произведения – «На дне», «Песня о Буревестнике», «Жизнь Клима Самгина», «Мать». С 1932 по 1990 год имя Горького носил его родной город — Нижний Новгород.
10707

Подписывайтесь на наши социальные сети

 

Хотите стать автором Литературного проекта «Pechorin.Net»?

Тогда ознакомьтесь с нашими рубриками или предложите свою, и, возможно, скоро ваша статья появится на портале.

Тексты принимаются по адресу: info@pechorin.net.

Предварительно необходимо согласовать тему статьи по почте.

Вы успешно подписались на новости портала