Ризома Игоря Караулова

02.10.2025 23 мин. чтения
Козлова Наталья
В статье-рецензии приводятся некоторые предположения о тематических, композиционных и методологических концепциях сборника Игоря Караулова «Главные слова». Текст написан с опорой на небольшое количество внешних источников, без претензий на научность и окончательность интерпретации смыслового шифра основных символов книги: ризома, рыба, гриб, рай и т.д.

Игорь Караулов «Главные слова» (книга стихотворений), издательство «АСТ», 2024 г.

Сегодня особенно остро встаёт вопрос о том, насколько подлинное искусство должно быть очищено от политической и острой социальной проблематики в своём выражении. В любом случае, для автора, вкладывающего в свои работы идеи и рефлексию на происходящее вокруг, будет важен адресант, его способность слышать собеседника и понимать.

Трагедия, перевернувшая наши жизни за последние три года требует от нас не только вдумчивого и осознанного принятия её непоправимых последствий, но и глубокого осмысления событий эпохи перемен, в которой нам посчастливилось (или не посчастливилось, здесь как посмотреть) родиться. Жизнь всегда возьмёт своё. Так или иначе, мы обязательно справимся с тем, что с нами произошло. Однако понимание того, что мы не одни, что бремя большого горя маленького человека разделяют люди, принадлежащие к сложнейшему пласту общества — интеллигенции, укрепляет наш дух. Как это понять? Мы слышим, когда с нами говорят художники, и что они нам говорят. Говорят, тщательно подбирая слова, отдаваясь полностью идее важности и решительной целесообразности того, что они делают. Вадим Валерьянович Кожинов в работе «Заметки о поэзии.1968» пишет о главных качествах поэта так: «Среди тех многих — может быть, даже бесконечно многих — качеств, коими должен обладать настоящий поэт, есть одно исходное и безоговорочно необходимое, о котором не часто вспоминают. Это вера или, точнее, убежденность: то, что я создаю, — действительно поэзия, имеющая общезначимую и безусловную ценность».

Помимо понимания идеи и смысла своего действа, поэт обязан найти способ/метод/приём выразить это максимально художественно, к этому его обязывает определение «творчество», и в этом заключается его основной труд.

По утверждению Игоря Александровича Караулова, «Главные слова» — это его любимая книга, написанная в кратчайший срок — три года, что по поэтическим меркам стремительно быстро. Как пишет покойный Андрей Полонский в своём вступительном слове к этому сборнику, «Главные слова» есть «полноценное и полнокровное свидетельство проживаемой нами эпохи». С одной стороны, литературные, философские, общественно-политические взгляды автора нашли отражение во всех стихотворениях, входящих в сборник. С другой — слои возможных интерпретаций многозначных смыслов расходятся кругами на воде и не дают ни единого шанса усомниться в художественной поэтичности каждого текста.

Я назвался твоим человеком
и уже не уйду никуда.
И вернусь не весною, так летом,
когда станет из снега вода.
Когда тлеющих звёзд сигареты
разгорятся в большие костры
и деревьями станут скелеты,
что на холоде машут костьми.
Не колеблем ни веком, ни ветром,
я для важного дела храним
с той минуты, как вороном, вепрем —

кем, не помню — назвался твоим.

Этим стихотворением-перерождением открывается первая глава сборника Игоря Александровича Караулова «Главные слова» — подтверждение непреклонной стойкости автора в своём намерении оставаться с теми, кто ему верит, до конца.

Трёхчастная структура сборника и множественные отсылки к «Божественной комедии» Данте Алигьери наводят на мысль, что художник проводит невидимую нить, скрепляющую «позвонки» столь далёких эпох:

Я путаю события и даты,
переставляю в буквах имена.
Я проходил мимо грибницы Данте
и размышлял: она ли, не она?
Я осмотрел и прочие грибницы
вокруг неё и позади, за ней.
Нахохленные буквицы-зегзицы,
едва не упорхнувшие с камней.
Была жара, и местные играли
подобье свадьбы двух немолодых
и на фиате чёрном в цвет рояля
отчаливали в чудный парадиз.
И синий воздух варварской столицы,
спокойный океан без корабля,
был весь пронизан нитями грибницы,
что под землёй рождает трюфеля.
Отсюда мы растём, моя ризома,
и плодоносим в русском сентябре.
Ещё опёнком изгнанный из дома,
весёлый груздь шагает по земле.
Он посещает сны и вернисажи,
он плавает в бульоне болтовни.
Он говорит: «Спасительные тяжи
ко мне, моя ризома, протяни.
Однажды я приятелей покину
и пропаду в немотственном лесу
и белых гвельфов полную корзину

когда-нибудь в Равенну принесу».

Странный на первый взгляд постмодернистский текст (драгоценные, вызревающие в грозу трюфеля, ризома — не имеющая единого центра, непредсказуемо меняющаяся, как символ направленного хаоса, самопорождающаяся, непрерывно движущаяся, скромный чёрный фиат и проигравшие политическую борьбу белые гвельфы,) в сущности, отражает надежды поэта на зарождающиеся процессы перемен и вызревание решений накопившихся острых культурных и социальных проблем, через смиренное принятие поста и бедности.

В первой части сборника подобраны тексты с философскими парадигмами, такими, как: власть — личность — государство («В меховой шапке пирожком…» — о расстреле Чаушеску); поиск духовного смысла и истины — мещанство («Рыба смеётся пронзённой губищей…»); земная жизнь — вечность («В минувшую среду, была не была…»); счастье — власть — цена («Королевские семьи несчастны всегда…»); художник — вечность («Сохрани мою речь в никогда…»). Амбивалентность которых заставляет нас мысленно вернуться к событиям, произошедшим в последние пятьдесят лет, и переосмыслить их значение для современности:

Рыба пила жигулёвское,
ряженку рыба пила.
Непоправимо московская,
добрая рыба была.
 
В скромной рабочей тужурочке
рыба гуляла одна.
Рыба пинала окурочки,
рыбу любила луна.
 
Рыба каталась в трамвайчике,
рыба глядела в окно.
Горный профессор Иванченко
с рыбой играл в домино.
 
Знали её Патриаршие,
чтила её ребятня.
Младшим талдычили старшие:
нам эта рыба родня.
 
Рыба брала в кафетерии
с чаем сосиску и две.
Но объявили из мэрии:
рыбам не место в Москве.
 
Сунули рыбу в аквариум,
в крепкий стальной саркофаг,
стойкий ко всяким авариям
вплоть до ракетных атак.
 
Тычут в неё электродами,
клеммы на теле живом.
А по Москве рептилоиды
ходят в шмотье деловом.
 
К ночи на Бронную выгляну,
в яркой толпе фраеря.
Чудится, вижу я рыбину
в сизой тени фонаря.
 
Милая рыбонька, где же ты?
Всюду тебя узнаю.
В небе пиликают гаджеты,

ветер метёт чешую.

Первые пять четверостиший, как будто, подчёркивают созерцательность космического покоя и гармонии, царившей в прошлой, потерянной жизни. Рыба, олицетворяющая символ плодородия, в стихотворении подвергается страшному надругательству, что приводит к нарушению моральных норм и разъединению сознания народа. Лирический герой почти потерял веру в её поиск и воскрешение.

Но первая часть называется «Доброе время суток». Само название вселяет надежду, что адресат рано или поздно, но прочтёт послание, а значит, не всё потеряно.

«Волшебный возница» — так называется срединная часть сборника, тексты которой написаны освобождённым от традиционных ограничений верлибром.

Художественные образы текста «Времена года», который открывает вторую часть, пластические, осязаемые, чувственные, остаются при этом воплощением мистических сновидений, вплетённых в реальные картины мира, так что граница между ними стирается:

сквозь эти снежные завалы заносы
ледяные глыбы я уже вижу
осень когда мы будем
охотиться
 
слышу голос рожка запах
ячневой каши вижу разложенные
костры вертелы ждущие
неминуемую добычу вижу
как выезжает герцог и с ним
герцогиня верхом на жемчужных
конях он в лазоревом и с седой
бородой она просвечивает
насквозь открывая дивный
вид на возделанную
долину
 
сквозь опрокинутые будки скомканные
рекламные щиты вмёрзшие
в лёд машины уставшие
звать хозяев
 
я прямо сейчас вижу
осень виноград на головах
женщин будто икра грандиозных
рыб первых
крестьян пьяных новым
вином драки на факелах
на пустыре выжженные
глаза но нам дела до этого
нет мы будем охотиться
 
сквозь нервный озноб ночных
аэропортов на самом краю
мира стальные скрепки улыбок
бортпроводниц оранжевую
кровь в капиллярных сетях
городов я вижу
осень когда мы будем
охотиться
 
вижу слуг в высоченных
ботфортах слышу нытьё
нетерпеливых борзых и твой
взгляд чувствую на себе и стараюсь
в ответ не смотреть и делать
вид что спорю с учителем
твоих детей с какого
выстрела герцог завалит
знаменитого вепря
 
сквозь отчаяние неотвеченных
сообщений молчание аварийных
служб беснование цен на совковые
лопаты и стальные ломы я вижу
осень когда мы будем
охотиться
 
вижу глаза того самого
вепря оранжевые словно огни
больших городов красную
кровь из лазоревого
живота хруст орляка недолгую
дрожь курчавой седой
бороды и твой крик скрывающий
неоспоримую улыбку
 
из самого чрева этой зимы из нижней
точки падения задыхась
снегом отплевывая ледяную
крошку вместе с последними
зубами я вижу осень
когда мы будем охотиться

 
друг на друга

Вижу, слышу сквозь «отчаяние», «нервный озноб ночных аэропортов», «опрокинутые будки скомканные рекламные щиты вмёрзшие в лёд машины» сказочную охоту герцога и герцогини — всё движется в одном потоке мгновений. Магический реализм здесь, как ностальгия и неудовлетворённость лирического героя, его попытка уйти в ирреальность, стать свободным.

Следующий за «Временами года» текст «йоко оно» разоблачает бегство. Сказки и свободы не будет хоть, весь обвешайся картонными символами свободы. Он даже заканчивается безапелляционной строкой: «и Брежнев волшебный возница / был с нами» — всё, крах, смерть.

Но уже следующий текст о еврейском гаоне выводит на мысль, что предрешено не всё, что судьбы мы своей хоть и не знаем, но ответственность за решения несём сами:

…Виленский гаон
берёт меня за затылок
пригибает к своим закорючкам
 
Учись разбирать письмена
узнавать имена
связывать концы и начала
 
А зачем мне концы и начала
русская водка во мне всё связала
всему научила
сама меня отмолила…
 
…Гласные всыпаются в твои книги
растворяют твои закорючки
Виленский гаон

и тебе не победить никогда

Любопытная деталь: в 2016 году в Иерусалиме состоялась презентация перевода на русский язык самого известного исследования по истории испанской инквизиции — книги профессора Бенциона Нетаньяху «Истоки инквизиции в Испании XV века», отца Биньямина Нетаньяху. На ней, в числе прочих, выступил и брат премьер-министра, Идо Нетаньяху. В своём обращения он сделал, казалось бы, небольшое (на самом деле, нет) сенсационное заявление: нынешний премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху является потомком царя Давида (через Виленского гаона), из рода которого должен выйти будущий Мессия. Этот скромный факт, спустя два года после событий, произошедших на Ближнем Востоке, делает текст не просто мистически-реальным, но зловеще-пророческим.

Так или иначе, вторая часть книги действует на нас успокаивающе и вселяет надежду о спасении, прощении и любви, заканчиваясь стихотворением «сеанс»:

… Однажды в выходной день
мы пойдём в кино
заброшенное обветшалое
переделанное в центр занятости
и социального обеспечения
 
Отворим нашим ржавым ключом кинозал
сядем на задний ряд
и будем смотреть этот фильм
 
Где немолодой писатель-эмигрант
переплывает расплавленный свинец
Леты
 
И горы из сухого спирта
пылают на другом берегу
 
Давай поцелуемся в кои-то веки
 
Сзади стрекочет проектор
как пулемёт отступающей армии

нашей любви

Ассоциативно название второй части сборника «Волшебный возница» отсылает нас к старинному мистическому фильму шведского режиссёра Виктора Шёстрёма 1921 года, «Возница». Главный герой обретает спасение через искреннее покаяние, любовь и прощение, но концовка — сильнейшая смысловая часть фильма. Герой обнимает свою жену и спрашивает, почему она плачет, ведь всё благополучно разрешилось. На что получает ответ: «Я не смогу стать счастливой, пока не выплачу всё своё горе». В заключении на экране высвечивается итог: «Господи, дай душе моей созреть прежде, чем настанет час жатвы».

Надежда на спасение и любовь есть всегда, пока мы живы. Пока мы живы, многое ещё можно простить и исправить.

Третья часть сборника, самая динамичная, далека от благостных картин рая Данте:

…Теперь мы все становимся родня,
теперь мы родом из Больших Вязём,
и в чёрных списках наши имена

готовы вспыхнуть кровью и огнём.

Скорее, это фиксация образов боли и трагедии настоящего времени.

Стихотворение «Русские герои уезжают…» выражает стремление запомнить, во что бы то ни стало, сохранить память о тех, кто попал в водоворот войны:

Русские герои уезжают.
Видно, и на это есть приказ.
Посреди разрывов и пожаров,
не прощаясь, покидают нас.
В город, не означенный на карте,
нынче пролегают их пути.
В самый лучший, самый нежный Харьков.
В идеальный, может быть, Путивль.
Дивный дом на много-много комнат,
не спеша, построят для родни.
Русские герои нас запомнят,
а писать не станут, извини.
Будет час, и мы уйдём за ними,
а пока храни в своём зрачке
дерзкую улыбку героини,

вышедшей из боя налегке.

Кто такой герой? Что такое герой? Русский солдат, как и русский народ, у Игоря Караулова не выбирает свою судьбу. Его героизм не в том, чтобы обязательно совершить подвиг, а в том, что он покорен судьбе, данной ему свыше: «Суждено погибнуть — погибну, но я буду делать то, что должен, и свой долг выполню». Это одновременно сближает его и с Христом, и с античными героями, поэтому он попадает и в Рай, и в космос:

Болгарину, греку, пшеку
война точно рыбе зонт.
А русскому человеку
сказали «на фронт» — на фронт.
Он зря языком не треплет, 
сказали «в поход» — в поход.
Сказали — и он отребье.
Сказали — и он народ.
Из спален и из развалин 
поднимется в полный рост,
и снова товарищ Сталин 
в Кремле возглашает тост
за винтики, за шурупы, 
за болт и за саморез. 
За тех, чьи простые трупы
легли на порог небес. 
Сказали — и он распарен, 
расслаблен и пьёт пивко. 
Сказали — и он Гагарин, 

и звёзды недалеко.

И именно этот герой у автора имеет право владеть землёй, за которую умирает:

Владеет землёй, кто готов в неё лечь,
а воздух — удел беглеца.
Земля распахнулась, как русская речь,
роднее не помню лица.
На том развороте, где буковка «М»
и свет проникает сквозь крест. 
Где шапку надел — и не видим никем,

никто тебя больше не съест.

В третьей части имеет место тема «негероев»: тех, кто испугался, и тех, кто предал свой народ, и страну.

Тусовались вы красиво,
только все слиняли враз. 
Ваше крафтовое пиво
нынче выпьется без вас.
Ваши карты именные 
разлетелись, как листва.
Здесь в почёте позывные, 
им особые права.
Этот ранен, тот контужен, 
берцы драные в пыли.
Милый край, что вам не нужен,
защищали как могли.
Вас терзают энурезы, 

вы скулите от тоски…

Тоска — участь жестокая, но справедливая. К тому же выбор «негероев» совершён добровольно. Выбирая праздность, они закрывают для себя путь к спасению.

В одной параллели с памятью о русском солдате-герое проходит тема неописуемого словами горя потерь: «Те, кто выжил, не имеют права, / кто погиб — навеки замолчал. / Вот и нелегко поётся слава. / Потрудней, чем светлая печаль. / Невозможно спеть чужое горе: / рот открыл, а звука вовсе нет…» …горя и жертвы, приравненной к божественной:

Мы встретимся в кафе «Несвятые святые»
на фоне зимы, на краю России.
На стекле берёзовые узоры,
за окном угадываются Печоры.
Дрогнут колокола, поговорят немного,
и будто бы нет никакого Бога.
А есть тот старик, что глядит сквозь иней.
Он не смотрит на нас, он думает о сыне.
Сын ушёл добровольцем, вроде под Сватово.
Написал: всё есть, ничего не надо мне,
учат как положено, кормят досыта.
Неделю его телефон вне доступа.
Чай стариковский с мятой, с душицей.
Печенье в руках у него крошится.

Старик отдал единственного и любимого сына…

И вот эта божественная, русская природа человека неотъемлемо сопряжена с непостижимым для рационального мышления понятием «светлая Русь»:

Управляется Господом Богом
златоглавая Родина-мать,
и её не понять осьминогам,
и омарам её не понять.
Вся подлунная сволочь и свора
озадачена ею слегка,
и до кромки небесного свода
не найти на неё знатока.
И когда вопрошал Галилея
инквизитор про светлую Русь,
он ответил: «Она — Лорелея,
а точнее сказать не берусь».
Не старайтесь, шпионы и судьи,
храбрый свей и лукавый литвин.
Русь — не вашего мира орудье,
да и краешек только один
наблюдателю виден при свете,
а остаток парит в темноте,
где спаситель планетных соцветий

полыхает на Южном Кресте.

«Она — Лорелея, а точнее сказать не берусь», — всё, что нельзя выразить словами, видеть, осязать, понять, становится мифом.

Третья часть сборника соткана из горя, войны, смерти, героизма, предательства, жертвы, а также из любви, надежды и спасения. С закрытыми глазами мир не постичь, не полюбить и не защитить. Поэзия Игоря Александровича не просто оправдывает этот мир, как пишет Андрей Полонский, она призывает нас вспомнить наши имена ради вечности, без которой жизнь может стать бессмысленной. «Но довольно уже громыхать из угла / ожерельем железным. / Вспомним имя, которым нас мать не звала, / и вовек не исчезнем».

Вместе с тем бессмертие и вечность нельзя получить просто потому, что всё осознал и принял, путь к спасению лежит через просвещение, через внутреннюю работу над собой:

Бытие, говорят, и ничто.
Летний зной и пустые витрины. 
Я хочу поделиться мечтой:
чтобы мне луноход подарили… 
 
…Подари луноход мне, скворец 
или как тебя там, трясогузка. 
Он в любой доберётся конец,
не застрянет, где зыбко и узко.
 
Потому что я видел во сне
первый день двадцать третьего года —
будто все мы живём на Луне,

и куда же нам без лунохода?

«Отдохнём в раю» — часть строки следующего текста:

Геннадий знает счёт минутам,
он работает в «Москва-Сити».
Наши работают под Бахмутом.
Если что не так, извините. 
 
В барбершопе у Максима
от парфюмов не продохнуть.
Работа — это просто сила,
помноженная на пройденный путь.
 
Метр за метром, за кочкой кочка,
труп за трупом — творится труд.
У тех, наверное, кровь и почва,
а у наших — мясо и грунт.
 
Совершается работа духа,
из сердца выходит словесный пот.
Я встречаю портрет Даши Дугиной,
приходя на одну из работ.
 
Здравствуй. Так и не поговорили.
Здравствуй. Я тебя не узнаю.
Сквозь бесплотные эскадрильи

пролетим — и отдохнём в раю.

В некоторых интервью военные называют то, что они сегодня делают на фронте, работой. В тексте «работа» определяется как «просто сила, помноженная на пройденный путь». «Пройденный путь» — это жизнь человека, в течение которой он обязан выдержать определённые духовные испытания: «Совершается работа духа, / из сердца выходит словесный пот». Портрет Дарьи Дугиной здесь, как символ патриотизма и победы, выполняет функцию иконы. Последние строки: «Сквозь бесплотные эскадрильи пролетим — и отдохнём в раю» — дают отсылку к сурам Корана (90:4). Один из переводов звучит так: «Мы создали человека для испытаний». Если принять во внимание толкование этой суры имама Ахмада, а именно: «Когда имама Ахмада спросили: «Когда же наконец найдём отдохновение?», он ответил: «Когда войдём во врата Рая», то смысл стихотворения, как и название заключительной части сборника, приобретают специфический глубокий религиозный аспект.

При всей тематической и смысловой нагруженности, вмещающейся в сборник Игоря Караулова, главными остаются слова, которые его герой мечтает произнести «что кончилась эта война»:

Я хочу однажды разбудить тебя
и сказать, что кончилась эта война…
…будучи бессонной, притворись, что спишь,
и почти незримый, слышимый едва,

я шепну тебе на ухо главные слова.

Таким образом, концепция сборника «Главные слова» — это диалог художника-поэта, как главного свидетеля эпохи, в которой он живёт, и народа, к которому он себя причисляет, бремя которого разделяет в полной мере, осознавая при этом высокую степень ответственности, которая накладывается на каждую его строку.

4
Автор статьи: Козлова Наталья.
Общественный деятель, литературный критик.
Пока никто не прокомментировал статью, станьте первым

ПОПУЛЯРНЫЕ БЛОГИ

Сычёва Владислава
«Поэзия Афанасия Фета как канон «чистого» искусства. Противостояние современности»
В эпоху, когда злободневность и натурализм надёжно фиксируются в литературных тенденциях на первом месте, Фет, будто нарочно, продолжает воспевать природу, любовь и мимолётные впечатления, уходя от насущного в «мир стремлений, преклонений и молитв» и оставаясь равнодушным к насмешкам современников. Эта верность убеждениям и становится основополагающим звеном нового направления – «чистого» искусства.
45786
Кравченко Марина
Поль Гоген и Чарльз Стрикленд в романе Сомерсета Моэма «Луна и грош»
В романе Сомерсета Моэма «Луна и грош» отражен творческий путь французского художника Поля Гогена. В книге он зовётся Чарльзом Стриклендом. У героя и его прототипа много общего. Но есть и различия. Чем готов пожертвовать творческий человек ради реализации своей миссии на земле? Жизненный выбор Гогена и Стрикленда сходны, главное различие между реальным человеком и литературным персонажем – в отношении к людям, собственным поступкам и окружающей действительности.
22425
Долгарева Анна
«Живым не прощают ничего». О книге Захара Прилепина «Ополченский романс»
В книге «Ополченский романс» собраны правдивые, трогательные, а порой и шокирующие истории о простых людях из Донбасса, отказавшихся бросить свои дома и прошедших через множество трудностей в попытках научиться жить по-новому, в совсем других условиях. А еще это книга о любви – той, которая не просто возникает на обломках прошлого, но оказывается жизненно необходимой для того, чтобы суметь сделать шаг в будущее.
12679
Кравченко Марина
Максим Горький: история успеха, или как все начиналось
Максим Горький (1868-1936) – русский и советский писатель, основоположник литературы социалистического реализма. Настоящее имя писателя – Алексей Максимович Пешков. Устоявшимся является употребление настоящего имени писателя в сочетании с псевдонимом – Алексей Максимович Горький. Полное собрание сочинений Горького составляет 60 томов. Наиболее известные его произведения – «На дне», «Песня о Буревестнике», «Жизнь Клима Самгина», «Мать». С 1932 по 1990 год имя Горького носил его родной город — Нижний Новгород.
12612

Подписывайтесь на наши социальные сети

 

Хотите стать автором Литературного проекта «Pechorin.Net»?

Тогда ознакомьтесь с нашими рубриками или предложите свою, и, возможно, скоро ваша статья появится на портале.

Тексты принимаются по адресу: info@pechorin.net.

Предварительно необходимо согласовать тему статьи по почте.

Вы успешно подписались на новости портала