Рассказ на вырост

Рассказ Екатерины Чудиновой «Живой» может существовать в двух плоскостях – литературы для взрослых и литературы для подростков. Конечно, читатели разных возрастов воспринимать его будут по-разному. Понятийные уровни и акценты будут отличаться, но он может быть предложен для чтения и ребятам старше двенадцати, особенно если педагоги или родители заранее проведут подготовительную работу с юной аудиторией. Перед нами «рассказ на вырост», учитывающий, что всякому ребёнку предстоит повзрослеть.

В центре повествования – бабушка Мария и внучка Жюли. Как это часто бывает в общении с любимыми бабулями, незначительная деталь становится поводом к значительному воспоминанию. «У кошки нет хозяина. Она сама выбирает людей. Единственное, что можешь сделать ты – это установить с ней связь. Кошка запомнит тебя», – объясняет Мария Жюли и переносится в мир своего детства в Константинополе (Стамбуле), где ей удалось подружиться с котёнком по кличке Гамсис (Беззаботный).

Такой сюжет «крошка-сын к отцу пришёл и спросила кроха…» типичен для детской литературы: герой-ребёнок обращается к герою-взрослому, далее следует поучительная история о том, «что такое хорошо, и что такое плохо».

Однозначно плохо жить на чужбине. Детство русской беженки Марии в Стамбуле описано без прикрас. Взрослые эту тему оценят более глубоко и полно, в том числе сопоставят с историческими реалиями не только прошлого, но и наших дней, а подростки – возможно, впервые о ней задумаются. При должной предварительной подготовке к прочтению этого произведения ещё и получат массу полезной информации по отечественной и зарубежной истории. Ребятам в данном случае важно рассказать до прочтения текста, что такое эмиграция, почему она случается, как жили русские эмигранты начала XX века в Турции и Франции и т.д. Рассказ «Живой» будет и замечательной подготовкой для восприятия эмигрантской классики, с которой им предстоит познакомиться в рамках школьной программы.

Хорошо – жить. Просто жить на белом свете. Автор показывает, как в самых безвыходных ситуациях можно найти друзей, помощников, выход из положения. Маленькая Мария испытала горе сиротства на чужбине, поэтому Мария-бабушка ценит каждый момент жизни и не сдаётся в борьбе со старостью. Кстати, оцените язык и стиль Екатерины Чудиновой: «Морщинки, словно паутина, обволокли ее тонкие пальцы и с каждым днем отвоевывали все больше места на теле». Или: «Мария взвесила мясо. Она делала это каждый день, следуя своему рецепту против медленно умирающей радости жизни». Или: «Показавшийся на горизонте берег был похож на пеструю игольницу, унизанную иглами минаретов». Правильный, чистый язык, но при этом насыщенный яркой, запоминающейся образностью. Произведения, написанные таким языком, особенно ценятся в подростковой литературе, ведь читая их, юноши и девушки невольно «осваивают» манеру автора излагать мысли.

Типична для подростковой литературы и тема дружбы с животными, и чаще всего она берется именно в таком противопоставлении «дитя человека – дитя природы» (котёнок, щенок, мышонок, лисёнок, тигрёнок и т.д.).

Главный посыл этого рассказа к подрастающему поколению: пока жив, ничто не поздно, барахтайся от рождения до старости, и жизнь отплатит обыкновенными чудесами такими, как игры на берегу моря, преданность независимых кошек, дружба и т.д. Взрослые увидят в нём и кое-что иное, юности несвойственное – ностальгию по уже прожитой жизни. Почувствуют печаль от безвозвратно убегающего времени, ход которого не остановить. Текст озаглавлен «Живой» – точное название! Жив тот, кто любит жизнь и ценит каждое её мгновение.

Наталья Мелёхина: личная страница.

Екатерина Чудинова

Живой

Мария снова вытерла руки, хотя они уже были сухими. Морщинки, словно паутина, обволокли ее тонкие пальцы и с каждым днем отвоевывали все больше места на теле. Она вытащила из кастрюли курицу. Кошка, сидевшая на кухонной столешнице, внимательно следила за ней. Быстрыми и точными движениями, словно фармацевт в аптеке, Мария взвесила мясо. Она делала это каждый день, следуя своему рецепту против медленно умирающей радости жизни. Пыталась залечить свои раны, ухаживая за кошками. В надежде на то, что когда-нибудь встретит его снова. И раны исцелятся. Мария сделала радиоприемник тише, и Клод Франсуа едва слышно напел ей:

Où j'en suis aujourd'hui…»

— Юля, подойди сюда! — Мария выглянула в окно, где играла с кошками ее внучка. Девочка подняла голову, махнула в ответ, взяла одну из кошек на руки и побежала в дом.

— Бабушка, не Юля, а Жюли, — сказала девочка, войдя на кухню. 

Мария покачала головой, но ничего ответила. Мерная ложка в ее руке опустилась в глубокую кастрюлю: 

— Давай, дорогая, помоги мне, пожалуйста, разложить корм. 

Она знала, что девочке нравится ухаживать за кошками. Юлия росла, становилась старше. Как она была похожа нее в детстве. Те же зеленые глаза, острый подбородок, доставшийся Марии от отца, офицера лейб-гвардии. Та же любовь к учебе. Мария вспомнила свой первый и единственный класс в женской гимназии. На следующий год гимназию ликвидировали.

— Бабуля, ты лишнюю ложку положила. 

— Спасибо, дорогая! Что бы я делала без такой помощницы!

— А у меня никогда не будет кошки, — вздохнула Юля. — Родители не хотят видеть животных в доме. Этим, моим кузенам, уже и собаку взяли. Ну и за что? Они же бездельники. А я хочу вот такую серенькую, я буду о ней заботиться. Я стану хорошей хозяйкой, — девочка прижала к себе кошку, которую держала на руках.

Мария покачала головой:

— У кошки нет хозяина. Она сама выбирает людей. Единственное, что можешь сделать ты — это установить с ней связь. Кошка запомнит тебя. 

— Бабуля, но у тебя двадцать кошек, и, что же, ты им не хозяйка?

— Я друг. Они могут приходить ко мне. Могут уходить. Я не держу их взаперти. Хотя здесь, в Париже, такое отношение к кошкам кажется немного странным. А вот в Константинополе кошки бродили, где вздумается, и никто им это не запрещал. 

— В Константинополе? Это где?

— Сейчас это Стамбул,город в Турции. А когда я приехала туда, он еще назывался по-другому. 

— Ты ездила туда на каникулы, в путешествие? Ты не говорила раньше. Расскажи, бабуля!

— В путешествие… Именно так, дорогая, — Мария поцеловала внучку, потрепала кошку по голове и посмотрела в окно. — Юля, похоже, собирается гроза. Беги, отнеси еду кошкам, а потом я расскажу.

Девочка кивнула, взяла поднос с мисками и побежала на улицу. Мария еще раз выглянула в окно. Пересчитала подбежавших к мискам кошек. Не хватало одной, и Мария  начала искать ее глазами. Прийти она могла только с той стороны забора, которая ближе к Булонскому лесу. Там эта рыжая тихоня и оказалась. Спала, свернувшись клубочком под кустом у изгороди. Взгляд Марии, теперь свободный от тревог, остановился на большом кучерявом облаке, нависшем над лесом. Она хорошо запомнила такие облака. Еще в Крыму. До отъезда в Константинополь. И воспоминания молниями засверкали в ее памяти. 

Вот она, еще девчонка, идет за родителями по длинной каменной лестнице, не отставая ни на шаг, пока те не ответят, кто такие мордосы[1] и почему из-за них не придет корабль. А вот и он. Мать, протолкнувшись сквозь плотные ряды спящих сидя людей, протягивает ей третий раз за день миску с бобами и парой тонко нарезанных ломтиков картошки. Вот немногим позже Мария крепко держит медальон и сжимает так, что круглые ограненные края врезаются в кожу до крови. Два дня прошло с тех пор, как отец снял его с себя и вложил ей в руку. К вечеру его уже похоронили. Или следующим утром. Мария не запомнила. Отец Георгий отпевал умерших на Лемносе так часто, что дни сливались в один бесконечно долгий черно-белый фильм. Пока они с матерью снова не сели на корабль, и сквозь голубоватую дымку не проступили сотни огней, мерцающих словно звезды на небе над городом из сказок «Тысячи и одной ночи». Показавшийся на горизонте берег был похож на пеструю игольницу, унизанную иглами минаретов. Но в то утро они так и не сошли с корабля. И на следующее тоже. А когда это наконец произошло, Мария уже бросила считать дни. Они устроились в тесной комнатушке гнилого барака еще с десятью беженцами. И вновь потянулась череда черно-белых дней.

Мать с самого утра уходила продавать то, что еще у них осталось. Ее тонкая фигурка в черном газовом шарфике была одной из многих, что шагали в сторону Гранд-базара. Последнюю неделю она возвращалась все раньше и подолгу лежала на тюфяке, отвернувшись к стене. Мать разрешила Марии выходить в город за водой: своей в бараке не было. Притащив пару курдюков, девочка шла прогуляться у берега. Морской воздух прочищал нос от барачной пыли, но играть ей было не с кем. Ее сверстники по Лемносу остались там, под деревянными крестами или каменными плитами. А со взрослыми разговор был один: о горестях эмигрантства. Галатский мост утопал в разноцветье английских , французских, итальянских и индийских флагов. Было в нем что-то знакомое, петербургское. Море порой превращалось в Неву, а Константинополь в город детства — Петербург. Там у моста она и встретила его.

Однажды утром около одной из лодок собрались рыбаки, но вместо привычной шумной турецкой болтовни Марию встретила тишина. Рыбаки молча присаживались на корточки, качали головой и уходили. Мария встала поодаль. Она боялась подойти ближе. Только когда у лодки остановились девочка ростом с нее и старый рыбак, Мария решилась. Рыбак сказал, обращаясь к ней:

— Джанлы[2], — и кивнул в сторону маленького котенка, неподвижно лежащего на земле. 

Девочка тоже что-то начала быстро говорить Марии, и та ответила как учили в гимназии: 

— Пурье ву парлэ муан вит?[3]

— Живой. Его подрали кошки, — ответила девочка, и Мария поняла ее. Новая знакомая говорила по-французски. Софие, так ее звали, стала первым собеседником Марии за месяц с небольшим, что та жила в Константинополе.

Котенок был жив. Его животик, почти прилипший к ребрам, слегка колыхался при дыхании. На боку было четыре рыжих пятна, словно мама-кошка коснулась его лапкой. Левое ухо наполовину оторвано. Девочки уселись рядом, гладя его по очереди. Разговор с Софие зажег в Марии давно забытое желание общаться. И не только с людьми. Мария вдруг сказала Софие, что хочет забрать котенка себе.

— Нельзя, — коротко ответила та. — Кошки сами выбирают людей. Они свободные и живут, где хотят. Но ты можешь установить с ними связь. Они запомнят. Ухаживай за котенком, корми, и он будет с тобой. Но не требуй ничего взамен. 

«А ведь мне и самой нечего есть», — огорчилась Мария, но ей было неловко говорить об этом Софие. Она просто кивнула и подняла взгляд к небу, чтобы сдержать слезы.

— Я буду ухаживать за ним.

Софие рассказала, что учится в частной школе Богоматери в Сионе, оттуда и знает французский. Узнав, что Мария русская, она подсказала, где можно получить еду.

Чтобы найти это место, нужно было подняться на Галатский мост и перейти на другую сторону Золотого Рога. Дойдя до моста, Мария в нерешительности остановилась. Высокий турок загораживал проход и с громким звоном отправлял в сумку монеты, которых у нее не было. Она хотела уже повернуть назад, но увидела в очереди офицера с корабля с черепом и костями на погонах. Девочка протиснулась через толпу, встав позади него. Но бояться оказалось нечего. Турок глянул на офицера и плетущуюся за ним Марию:

— Урус?[4] — спросил он и, получив в ответ утвердительный кивок, пропустил обоих. Мария держалась офицера, чтобы не потеряться в этом потоке экипажей и пешеходов, спешивших по своим делам. Она старалась не заглядываться на витрины, ломившиеся от сладостей, выпечки и фруктов. Поспешно проходила мимо чистильщиков обуви, стыдясь своих рваных башмачков. Уже сходя моста, она увидела среди мусора, валявшегося у обочины, целый апельсин и, воровато озираясь, спрятала его в карман. Но никто не обратил внимания на маленькую девочку в черном платье с заплатками — прохожие шли своей дорогой, и никому не было до нее дела. Дойдя до Гран-Рю-де-Пера, Мария уже успела привыкнуть к шуму города, к сверкающим на солнце стеклам трамваев и людям в фесках. Она быстро добралась до столовой с красным крестом на вывеске. Во дворе особняка полная дама в широкополой шляпе, усыпанной свежесрезанными розами, подала ей небольшой сверток. Отойдя в сторону, Мария развернула его. Там было какао, бисквиты, молоко, морковь и пара картофелин. Целое богатство. А от аромата еще горячей лепешки у Марии закружилась голова.

Она поспешила обратно. Сперва заглянула на пристань к своему котенку. Он все так же лежал ничком под обломками бочки, из которой Софие и Мария соорудили домик. Она оставила ему молока с кусочками лепешки. Осторожно провела пальчиком по лапке, которая была еще тоньше, чем ее мизинец. Ей показалось, что котенок моргнул в ответ. В мечети неподалеку муэдзин начал читать азан. Мария прикоснулась к своему крестику и тоже зашептала молитву. Она благодарила Бога за этот день, за Софие, за выжившего котенка, за еду, которой им с матерью хватит на неделю. Теперь нужно возвращаться в барак, где ее ждали душная комнатушка и худой тюфяк. Но она больше не заметит этого. Воздух вокруг наполнился жизнью. Она несет для них с мамой еду. Много еды. К тому же та дама в шляпе с цветами сказала, что можно приходить каждую неделю.

Мария долетела до барака словно легкое облачко, гонимое ветром. В дверях она столкнулась с незнакомым мужчиной в треснувшем пенсне, а в их комнате было темно от толпы незнакомых людей. Мать лежала на дырявом тюфяке точь-в-точь как ее котенок утром. Мария все крепче сжимала в руках свой драгоценный кулек, а мимо проносились слова соседей об обмороке, свежем воздухе и гриппе. И зря она шептала по ночам, что им теперь будет что есть. Зря отдала врачу в обмен на лекарства какао и бисквиты. Зря бегала за водой каждые два часа. Мать сгорела от болезни еще быстрее отца, оставив на память лишь холодные объятия. Последнее имущество, серебряный крестик, ушло на похороны. Мария не хотела расставаться с ним и сперва подала пришедшему на помощь с погребением священнику отцовский медальон. Но тот повертел его в руках, оценивая, и ответил, что медальон не золотой и ничего не стоит. За свою работу он не брал платы, но место на кладбище просто так не давали. Через пару лет она узнала, что священник ошибся. Или же намеренно сказал неправду, чтобы сохранить ей память об отце и матери. Но тогда Мария поверила ему и вместо медальона попрощалась со своим крестиком. От ее веры больше ничего не осталось.

Та ночь стала последней в бараке, куда они приехали с матерью. Оставаться там Мария не хотела да и не могла. А потому пошла на берег, где ее ждал единственный друг — потрепанный котенок. Пока мать болела, Мария ненадолго прибегала к лодкам и оставляла котенку то немного молока, то кусочек лепешки. Она все делила поровну — на троих. Котенок поправился уже на второй день. Бегал среди лодок, играл с ящерицами, призывно урчал, когда Мария начинала его гладить. Он таскал мелкую рыбешку с лодок, легко уворачиваясь от летящих вслед за ним чаек. Рыбаки прозвали его Гамсис — беззаботный. Неприятности были ему нипочем. 

Однако придя вечером к мосту, Мария не нашла там котенка. В одиночестве она расстелила свой тюфяк, укрылась маминым черным газовым шарфом, сжимая в руке отцовский медальон. А утром проснулась от резкого запаха рыбы и громкого урчания. Перед ней сидел Гамсис. Рядом лежала серебристая, как ее крестик, рыба и пучок белых перышек. Мария провела рукой по шерсти кота. Тот изогнул спину и поднял голову, жмурясь то ли удовольствия, то ли от солнца.

— Ты мне принес? — спросила она. Кот приподнял хвост кверху и мяукнул. Уголки ее губ дрогнули, но улыбки не получилось.

— Бабуля, ты что? Все хорошо? — Юля теребила Марию за рукав. — Я всех накормила. Гроза так и не началась. Первый раз ты ошиблась. Теперь рассказывай про Константинополь. 

— Конечно, дорогая, — и женщина снова погрузилась в воспоминания. Она рассказала внучке, как выглядел Стамбул. Сколько она видела там разных кошек: персидских, сиамских, гладкошерстных и лохматых, даже трехцветных «черепаховых». И как Гамсис помог ей.

Мария приняла дар Гамсиса — рыбешку, которой она не знала. Решила довериться котенку. Тем более что живот уже не только урчал, но и болел. Мария побродила по пристани и, соорудив из камней горку, вполне годную для жарки рыбы, приготовила себе завтрак. Не зная, чем еще заняться, и она решила пойти в свой старый барак. Чистая вода была нужна людям. Они, возможно, сжалятся и дадут ей за работу пол-лиры.

Когда она шла по улице, на дереве кто-то мяукнул, и это оказался Гамсис. Он спрыгнул с дерева и побежал в переулок. Мария бросилась за ним. Он присел на скамейку под окнами небольшого особнячка. Мария села рядом и услышала из открытого окна:

— Хорошо тем, кто знает языки или умеет рисовать. 

— Да, вы правы. Нам же приходится довольствоваться этими цветами. 

— А их и так стали продавать все. 

— Что может быть проще? Свежие цветы украшают шляпки. Они быстро увядают, а потому дамы испытывают в них необходимость каждый день.

— Вот только несчастных девушек, которым нужно как-то выживать теперь становится с каждым днем все больше. То малое из драгоценностей, что им удалось сохранить при столь спешном отъезде, уже продано. Чтобы выручить достаточно денег на пропитание, нужно торговать в пассаже до позднего вечера.

— Я стояла до последнего цветка на днях, и ко мне уже стали подходить мужчины. Пришлось спрятаться внутри от этих назойливых ухажеров. Но позже один господин сжалился надо мной и показал путь через задний ход. Возвращалась уже в темноте, по каким-то грязным закоулкам. Не приведи господь.

— Но что возможно придумать еще?

— Я хотела предложить цветы из бумаги, но они недолговечны и мало интересны здесь. Из чего же еще их можно сделать?

Гамсис, уже задремавший на коленях  Марии, вдруг открыл глаза, замяукал и стал тереться о карман платья девочки.

— Гамсис, куда ты? — Мария испугалась, что котенок снова захочет убежать, и она останется одна в незнакомом районе. Но кот не убегал. Он сунул нос ей в карман, и из него вылезла кучка перьев, принесенных им утром.

— Ты же просто умница! Ну конечно, как я не догадалась сама! Цветы из перьев! Я сейчас же пойду к ним, а ты сиди здесь и не вздумай убегать! — она строго посмотрела на котенка, взяла перья в руку и постучала в дверь.

Мария замолкла на секунду. Пряный аромат пирога из духовки наполнил кухню и пытался вырваться на улицу.

— Что же, бабуля? Что было дальше? Он убежал? Бросил тебя? — тут же спросила Юля.

— Нет, дорогая. Он дождался меня. Я предложила тем дамам делать цветы из перьев. Сказала, что смогу доставать их. Так и договорились. Каждый день я бегала по пристани в поисках перьев. Лазила на чердаки и под мостами. Гамсис мне помогал. Цветы завоевали сердца американок и француженок. Дела наши поправились. Дамы выделили мне угол в доме, и я сама научилась делать цветы. А вскоре одна из них взяла меня с собой во Францию.

— А что Гамсис? Что с ним стало?

— Я видела его последний раз перед отъездом. Пришла покормить. Он долго крутился рядом, терся о мои ноги. Я сказала, что уезжаю из Константинополя. Навсегда. И что мы больше никогда не увидимся. Но я буду помнить и любить его всегда. Ведь в те дни он помог мне. Открыл глаза моего сердца, когда я думала, что оно никогда больше не сможет любить. Потом Гамсис долго сидел на одном месте и смотрел мне вслед. Это была наша последняя встреча. Но надеюсь, что он…

— Живой! Упал с крыши, а мы нашли его, — раздался громкий крик с улицы, и скоро два запыхавшихся мальчика, кузены Юлии, остановились в дверях кухни. В руках у них был маленький котенок.