Марина Цветаева даже в русской литературе, богатой на яркие индивидуальности, – фигура особенная. Многие современники, да и потомки ставили ее в первый ряд русских поэтов. Например, Владислав Ходасевич и вовсе был уверен, что поэтический дар Цветаевой исключает соперничество.
А еще те, кто знал Марину Цветаеву, отмечали «безбрежность» ее личности. Говорили о том, что она – человек, поминутно сотрясаемый вулканами душевных страстей, неистовостью сомнений и рефлексий. Человек, оценивающий этот мир на протяжении всей жизни сквозь призму неизживаемого юношеского максимализма, то непомерно восторженного, то неуемно трагического. И эта была вовсе не та экзальтированность, что свойственна поэтам. Эта была правда ее бытия, с которой Цветаева и сама не знала порой что делать. Правда, бьющая через край и прожигающая насквозь живую простоту каждого дня…
Потому, наверное, творчество Цветаевой настолько автобиографично. Практически все образы ее стихотворений, поэм, эссе имеют прямую соотнесенность с личными обстоятельствами. Недаром страстный почитатель цветаевского гения Иосиф Бродский очень верно заметил: «Цветаева-поэт была тождественна Цветаевой-человеку».
В этом отношении весьма показательно этапное творение Цветаевой – поэма-сказка «Царь-Девица».
Произведение это было написано в 1920 году. В тяжелое и для Цветаевой, и для всей страны время, когда рушилось старое мироустройство, а новая жизнь едва брезжила. Цветаева, будучи уже тогда признанным молодым поэтом, осталась фактически одна с двумя детьми на руках в истерзанной революциями, разрухой и голодом Москве. Ей пришлось испытать многое: смерть одной из дочерей, неприкаянность, неспособность обрести твердую почву под ногами, найти средства к существованию, а еще – гнетущую тоску неизвестности оттого, что не было вестей от мужа, затерявшегося где-то в «лебедином стане» «Вандеи-Дона».
Но именно в хаосе обрушившихся испытаний и посещает поэта откровение. Обычно, ссылаясь на высказывание самой Цветаевой: «России меня научила Революция», утверждают, что ее фольклорная «Царь-Девица» – экспрессивный отклик поэта на переполнявшую тогда русский воздух революционную стихию.
Однако это справедливо лишь отчасти. Сказочный сюжет из сборника А.Н. Афанасьева стал для Цветаевой органичной средой для создания собственного поэтического мифа о самом главном для нее. О любви. Которая понималась ею весьма сложно. И как чувство, бездонное, вбирающее в себя бесконечные оттенки переживаний, и как суть вещей, высшая и неотъемлемая форма существования.
Любовь для молодой Цветаевой – субстанция пламенная, солнечная. Стоит только вспомнить знаменитые образы из ее лирики: «Два солнца… // – Одно – на небе, другое – в моей груди». «Солнце – одно, а шагает по всем городам. // Солнце – мое. Я его никому не отдам». И потому не удивительно, что «Царь-Девица» – произведение на редкость лучезарное по поэтической цветописи. Лазурные, пурпурные, золотые краски вспыхивают и слепят то в образах моря, то неба, то облика персонажей поэмы («облачная рать в лазури», «в степях синих вод», «горсть червоно-золотых волосищ»). Порой «Царь-Девица» перекликается с «Алыми парусами» Александра Грина. В цветаевской сказке тоже приплывает прекрасный корабль, который может увезти в солнечные дали. Правда, не мечтательную, жаждущую любви Ассоль, а странноватого, лишенного всяких желаний «смиренника юного» Царевича…
Только вот вдруг оказывается, что искрящееся торжеством радости и света пространство «Царь-Девицы» – всего лишь быстро исчезающий мираж. А за этим ослепительным мороком скрываются печаль и тревога…
И это не случайно. Ведь слепящее солнце любви, царствующее в поэтическом воображении юной Цветаевой, превратилось для нее, 28-летней, в достаточно горестный личный опыт.
Любовные вехи Цветаевой того периода о том свидетельствуют. Петр Эфрон, Софья Парнок, Осип Мандельштам, Юрий Завадский… Что они принесли ей? Столь желанное взаимопонимание, сладостную взаимность, душевное умиротворение или?..
Вероятно, ответ – в поэме-сказке «Царь-Девица».
Согласно сюжету, главный герой поэмы, Царевич, является объектом любовных притязаний Мачехи-царицы и Царь-Девицы. И если в народной сказке счастливой соперницей в конце концов оказывается последняя, то у Цветаевой победителей нет. Любовь соперниц одинаково не востребована и не взаимна.
Как, впрочем, и у самой Цветаевой. Ведь каждое из увлечений молодости приносило ей, в конечном счете, боль, разочарование и разлуку.
И одна из первых разлук – брат мужа, Петр Эфрон. Он был личностью яркой, харизматичной, окутанной туманным романтичным флером. Остроту любовному чувству добавляло то, что Петр был безнадежно болен. Он умирал буквально на руках юной Цветаевой, которая окружила Петра нежностью, заботой, а после его смерти посвятила ему прекрасные и пронзительные стихи («Милый друг, ушедший дальше, чем за море», «Осыпались листья над Вашей могилой»).
Второе ее любовное прощание было совсем иным. Скорее, напоминало выжженную землю. Сама Цветаева называла увлечение Софьей Парнок «катастрофой». И даже в восторженных стихотворных посвящениях «подруге» сквозит осознание опустошительной греховности, горькой противоестественности и неизбежной разлуки («Благословляю Вас на все Четыре стороны»).
Разминовение станет лейтмотивом всего цветаевского творчества. Концептуален мотив роковой разлуки и для поэмы «Царь-Девица» («Меж Солнцем и Месяцем // Верста пролегла»). Соединиться с Мачехой Царевич не может, поскольку чужд плотских желаний («Не пьются женские уста»). Однако не может он откликнуться и на любовь Царь-Девицы.
Вообще, Царевич – образ полисемантичный. Как только ни интерпретируемый исследователями. Но, что он соотносим с личными обстоятельствами жизни молодой Цветаевой, несомненно. На это указывают важные детали.
Например, определяющий Царевича образ сна. Как мы помним в народной сказке, Царевич тоже попадает под власть колдовского морока. Только у Цветаевой волшебный сон приобретает метафорическое значение, олицетворяя состояние безучастности объекта любви. Притом, что субъект как раз гиперактивен. Стоит вспомнить, как неугомонно хлопочет Царь-Девица над спящим возлюбленным: «То не тучка молодая // Лен кропит, // То дружочка – дорогая // Водой плещет, поливает, // А он спит».
А не тем ли характеризовались и некоторые любовные романы Цветаевой, которые она пережила к 1920 году?
Например, увлечение собратом по перу, Осипом Мандельштамом. В 1916 году, когда он приехал в Москву, Цветаева гостеприимно открыла перед ним Первопрестольную: как настоящий гид водила по своим любимым старинным улицам, делилась любовью к родному городу. Самоотрешенно восхищалась талантом еще никому неизвестного тогда поэта («Я знаю: наш дар неравен. // Мой голос впервые – тих»). И, конечно, дарила нежность своего сердца, заключив ее в бриллианты лирических строк («Чьи руки бережные нежили // Твои ресницы, красота...»). Всего этого нельзя сказать о Мандельштаме. Он остался безучастен не только к ее любовному чувству, но, что хуже всего, к поэтическому дару. Впоследствии он называл себя «антицветаевцем» и даже позволял уничижительные высказывания о цветаевской поэзии.
Что уж говорить о молодом, избалованном женским вниманием красавце Юрии Завадском, которого цветаевская любовь обессмертила в изысканно-восторженном цикле «Комедьянт». С Юрием Завадским Цветаева познакомилась в 1918 году в Театральной студии Вахтангова. И увлеклась настолько, что впоследствии называла «памятнейшим из всех». А он? Судя по всему, импозантный денди с золотыми кудрями и синими очами был способен лишь на незамысловатый флирт, а потом элегантно уклонился от чрезмерно страстного внимания прославленной поэтессы. Недаром же Цветаева написала о той истории: «Не любовь, а лицемерье. // Лицедейство – не любовь».
Принято считать, что единственным преданным избранником Цветаевой был ее муж – Сергей Эфрон. Однако и здесь все непросто. Дело в драматической судьбе супруга Цветаевой. Сергей Эфрон еще в детстве лишился отца. А в подростковом возрасте и вовсе пережил трагедию: живущие в эмиграции младший брат и мать покончили с собой… Он, по сути, был сиротой. И только соединив судьбу с Мариной, обрел в ней не столько возлюбленную, сколько покровительницу, старшую сестру, возможно, и мать. Да и для нее подобные отношения стали единственной нормой, выразившейся в знаменитой формуле: «Моя любовь – страстное материнство». Но вот приносило ли это счастье и исчерпывало ли потребности души Марины Цветаевой – вопрос другой…
Примечательно, что в сказке-поэме «Царь-Девица» изобильно до навязчивости, почти до абсурдности присутствие образа возлюбленного-младенца. Субтильный и, вопреки фольклорной традиции, совсем не мужественный, Царевич не просто пассивен. Он инфантилен до крайности. И именно в эту его сущность безумно влюблены и темпераментная Мачеха («Ох, зачем тебя не я родила»), и возвышенная Царь-Девица («Я-чай, еще в пеленочки мочится! // Пустышечку еще сосет!»).
Очевидно, что три центральных образа цветаевской поэмы символичны. Трактовать их не просто, ведь у Цветаевой практически каждый образ несет в себе целый спектр смыслов и располагает к разнополярным порой толкованиям.
Вот, Царь-Девица. В поэме постоянно подчеркивается ее инаковость, сакральность. Она – представительница мира не земного. Ее стихии – небо, море, ветер, неведомые дали. Она отождествляется с солнцем, Михаилом-Архистратигом. И вместе с тем образ Царь-Девицы носит автобиографические черты. Уже в цветаевской лирике 1916 года встречается открытое заявление: «Царь-Девицею живу – беззаконницей». В Царь-Девице из поэмы-сказки также можно заметить и портретное сходство с молодой Цветаевой. Так, «золото волос», характеризующее лирическую героиню цветаевской ранней поэзии, рифмуется с солнечными деталями облика Царь-Девицы («взор пожаром», «лицом как шар золотой», «каждый волос – золотая струна!»). Повторяются в героине сказочной поэмы и другие характерные черты молодой Цветаевой: круглолицесть, плечистость при тонкой талии («Кабы не плечики – вся б в перстенечек прошла!»).
Но главное то, что огненная, солнцеликая Царь-Девица предельно активна по отношению к объекту любви. Этим же отличается и цветаевская лирическая героиня. Тому доказательство – ее программное произведение «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…». Важно и то, что суть любви Царь-Девицы – покровительственная, отдающая и оберегающая («Будет грудь моя стальная // Колыбелочкой тебе»). Эти же мотивы не так редки и в лирике Цветаевой того периода («Я тебе повелеваю: – будь!». «Я госпожа тебе!». «…за тебя, который делом занят, // Не умереть хочу, а умирать». «А каждый Ваш грядущий час // Моим весельем был бы молод»).
На первый взгляд, антагонистична Царь-Девице земная, чувственная Мачеха («Плоть ли бабья – ай // Просто яблонь-май). Ее притязание к Царевичу – ненасытность, телесная жадность («Хотенье женское мое – // Вот все именьице мое»). Вместе с тем трудно не заметить, что Царь-Девица и Мачеха – две ипостаси одного и того же. Они тождественны («Две слезы-соперницы // В одну слились»). И напрямую соотносятся с неоднократно варьируемыми в поэзии Цветаевой образами Евы и Психеи, которые олицетворяют низменную и высокую ипостась Любви человеческой. И эта любовь, по убеждению Цветаевой, обречена на метания между этими двумя субстанциями.
А что же Царевич? Этот символический образ можно толковать и как образ той самой Души, которая, по Цветаевой, есть «единственное наше дело на земле». И вот именно она-то порой и не готова принять Любовь ни в ее низком, ни в высоком проявлении.
Этим грешили все бесконечные придуманные и реальные возлюбленные Цветаевой. Этим же была несчастна и она сама, когда восклицала: «Утоли мою душу: // итак, утоли уста» («Федра»). Потому что всегда оставалась духовно не утоленной и любовно обездоленной. Потому что втайне надеялась на небывалое чудо: на счастливое слияние земного и духовного, тленного и вечного.
Мне всегда поэма-сказка «Царь-Девица» казалась и бесконечно печальной, и безжалостно судьбоносной. Ведь в ней не только цветаевское размышление об уже случившихся любовных драмах, но и предчувствие новых душевных испытаний. Ведь все именно так у Марины Цветаевой и будет. И трагическое разминовение с теми, кто более всего дорог и необходим: Борисом Пастернаком, Константином Родзевичем. И изнурительный поиск взаимопонимания с трудным «младенчиком» – сыном Муром. И сонное безучастие мужа, Сергея Эфрона, обернувшееся потом дурным недомыслием, а в итоге – гибелью семьи.
И все это, возможно, и станет той переполненной чашей страданий, испить которую она уже будет не в силах. И единственным выходом ей покажется тот страшный шаг в Елабуге…
Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) – выдающаяся русская поэтесса, прозаик, переводчик. Известна, прежде всего, как автор лирических произведений. Также ей принадлежат такие талантливые произведения большой формы как «Царь-Девица», «Поэма Горы», «Поэма Конца», «Крысолов» и др.
.png)
Автор статьи: Кравченко Марина.
.jpg)
.png)
