«Нить нашего рассказа». Границы, корни и душевный мемуар «Дворянского гнезда»

«Роман «Дворянское гнездо» Ивана Тургенева, пожалуй, – самый личный роман из всех его произведений, писатель «отдал» ему много сокровенного, интимного.

Это – его душевный мемуар», - представляет свою новую статью-размышление Ирина Оснач - автор Литературного проекта «Pechorin.net». 

«... и вдруг находит тишина мертвая; ничто не стукнет, не шелохнется; ветер листком не шевельнет; ласточки несутся без крика одна за другой по земле, и печально становится на душе от их безмолвного налета».*

Спасское, родовое гнездо Лутовиновых и Тургеневых: дом, выкрашенный в светло-лиловый цвет, цветники, десяток-другой шагов – и старый парк. Дядя матери Тургенева, Иван Иванович Лутовинов, сажал деревья в парке, как бы сейчас сказали, «крупномерами»: они выкапывались уже большими, с комом в полтораста пудов земли, и перевозились в усадьбу. Именно Спасское, его яблоневые сады, поля и луга, степной простор окрестностей стали той самой точкой, в которую Иван Сергеевич Тургенев вернулся после долгой разлуки с собой, проделав сложный кружной путь.

Тургенев писал «Дворянское гнездо», приезжая в свое родовое гнездо в 1856-1858 годы. Пожалуй, это – самый личный роман из всех произведений Тургенева, писатель «отдал» ему много сокровенного, интимного. Это – его душевный мемуар.

Тургеневу около сорока. Долгие годы на чужбине, жизнь около семьи Полины Виардо, довольно известной в то время в Европе певицы и композитора. Жизнь сложная и мучительная, по выражению Ивана Сергеевича, – «на краешке чужого гнезда»: Полина замужем. В ту пору, когда Тургенев писал «Дворянское гнездо», у него с Виардо был разлад, за несколько лет они виделись всего пару раз. Писатель пробовал создать свою семью, но избавиться от любовной зависимости не смог. Это было мучительно. «Я подчинен воле этой женщины. Нет! Она заслонила от меня все остальное, так мне и надо. Я только тогда блаженствую, когда женщина каблуком наступит мне на шею и вдавит мне лицо носом в грязь», – признавался он Афанасию Фету.

Такая же любовь – приносящая страдания, трагическая, безответная, – и у Федора Лаврецкого в «Дворянском гнезде». Его жена Варвара Павловна в свой салон в Париже «привлекала гостей, как огонь бабочек»: прекрасно играла на рояле. Да вот беда – не любила Лаврецкого.

Уже расставшись с Лаврецким, Варвара Петровна родила дочь Аду. Ада – изящно одетая девочка, которая любит бараньи котлетки и говорит по-французски. Изысканные манеры, хорошее воспитание – и у дочери Тургенева, Пелагеи. Её матерью была белошвейка Авдотья, а воспитывала Пелагею Полина Виардо, и довольно скоро внебрачная дочь писателя стала зваться «мадемуазель Полинетт» и писать письма отцу исключительно по-французски.

Оставив неверную жену во Франции, Лаврецкий приезжает домой, в родовое гнездо, очень похожее на Спасское. «От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые волосы вились на его голове, как у юноши. В одних только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос его звучал как то слишком ровно». Так выглядит герой «Дворянского гнезда». А вот каким увидели Тургенева французские писатели Эдмон и Жюль Гонкуры: «Это очаровательный колосс, нежный беловолосый великан, он похож на доброго старого духа гор и лесов, на друида и на славного монаха из «Ромео и Джульетты». Он красив какой-то почтенной красотой, величаво красив (...) у Тургенева глаза как небо».**

Мать Тургенева Варвара Петровна была женщиной с характером, даже соседи побаивались ее, и, когда проезжали мимо усадьбы, велели извозчикам придерживать колокольчики на экипажах, – чтоб не звенели. А каково было ее сыновьям? Иван Сергеевич называл ее «салтычихой» и вспоминал, что матери боялся, как огня. А что было в детстве Лаврецкого? Тираническая власть тетки Глафиры, деспотизм отца.

Схожи и душевные переживания Ивана Сергеевича Тургенева и Федора Ивановича Лаврецкого. Сорок лет по нынешним меркам – отличные года, отягощенные разве что кризисом среднего возраста. Но Тургенев убежден, что «не только первая и вторая — третья молодость прошла», ощущает одиночество, крушение столь дорогого прошлого, физические недуги... И пишет Фету: «Жизнь нас торопит, гонит нас, как стадо... А смерть, мясник проворный, ждет – да режет».

Лаврецкому и того меньше, тридцать пять, но и он сам себя хоронит, считая жизнь прозябанием, догоранием. Он досадой сетует: «... на женскую любовь ушли мои лучшие года». Погружается в тишину, как на дно реки, «... принимается прислушиваться к тишине, ничего не ожидая – и, в то же время, как будто беспрестанно ожидая чего-то; тишина обнимает его со всех сторон».

Вероятно, прежде Тургенев вернулся в Спасское, чтобы прислушаться к тишине. Прислушался и... стал населять свое родовое гнездо звуками, чувствами, наблюдениями из своего детства и юности.

Тут сделаем отступление в духе Ивана Сергеевича Тургенева. Поговорим о композиции, лаконизме и запутанных петлях «повести» (так определял жанр «Дворянского гнезда» сам автор). Композиция «Дворянского гнезда» сжата в границах повести, время ее действия – немногим больше двух месяцев, оно развивается медленно, соответствуя неспешной жизни дворянской усадьбы. Но эти границы условны, поскольку корни почти каждой сюжетной линии проросли в прошлом. «... мы должны попросить у читателя позволение прервать на время нить нашего рассказа», – вдруг сообщает автор и дальше начинает многословное повествование о прадедах и прабабках героя. Последовательность эпизодов и – такой разрыв? Но для Тургенева в его тексте более всего важна последовательность эмоциональных переживаний героя. Вирджиния Вулф писала, что Тургенев обладал «необыкновенно тонким слухом на эмоции».*** Затем нить рассказа возвращается к Лаврецкому, в город О., «где расстались с ним и куда просим теперь благосклонного читателя вернуться вместе с нами».

Нынче читатель не слишком благоволит к рассказам и повестям, и «Дворянское гнездо», вероятно,  разрослось бы до огромного романа, семейной саги с множеством персонажей (а у Тургенева в романе их всего лишь тринадцать), до телесериала в несколько сезонов. Да и любовная линия вряд ли была бы столь аскетичной: эмоциональные расставания, потом встречи, долгие выяснения отношений, неожиданные повороты и счастливый финал.

Хотя современная версия «Дворянского гнезда» вполне могла бы закончиться и ретритом Лизы Калитиной в Тибете – ее медитативным практикам и беседам с учителем и наставником были бы посвящены вторая или третья книга саги. Как звали бы наставника? Агафон? (Тут был бы отсыл к воспитательнице Лизы по имени Агафья, которая ушла в старообрядческий скит).

Истории Тургенева – вовсе не саги. И слияние душ, охваченных взаимным чувством, ничем хорошим у Тургенева не заканчивается. Сбываются слова тетки Лаврецкого: «... Не свить же и тебе гнезда нигде, скитаться тебе век». В эпилоге романа герой появляется постаревшим и не ждет ничего от будущего. «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» – говорит он. Скорее всего, то же чувствовал и Тургенев, не будучи пророком и не подозревая, что в будущем у него новый виток отношений с Полиной Виардо, а в 1879 он встретит Марию Савину. Но это будет потом. Нынче же 1856, 1857, а может, и 1958 год. «Весенний, светлый день клонился к вечеру, небольшие розовые тучки стояли высоко в ясном небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили в самую глубь лазури». Иван Сергеевич Тургенев приехал в Спасское, прислушался к тишине, и когда тишина обняла его со всех сторон, написал «Дворянское гнездо».

* И. С. Тургенев. Сочинения в двух томах. Самарский дом печати. Самара. 1994.

** Эдмон и Жюль де Гонкур. Дневник в двух томах. Художественная литература. Москва. 1964.

*** Вирджиния Вулф. Избранное. Художественная литература. Москва. 1989.