.png)
Георгий Владимирович Иванов родился 10 ноября (29 октября) 1894 года в городе Ковно (современный Каунас), в дворянской семье.
Детство прошло в имении Пуке-Барще, на территории современной Литвы.
В 1905 году семья Ивановых переехала в Петербург. Через пять лет 16-летний поэт впервые опубликовал свои стихотворения в петербургском еженедельнике, тогда же познакомился с А. Блоком, который заинтересовался его ранним творчеством.
В 1912 году Г. Иванов познакомился с М. Кузминым, К. Бальмонтом, Н. Гумилевым, разделил эстетические взгляды акмеистов, присоединился к их творческому объединению. Знакомство с эгофутуристом И. Северянином произошло несколько раньше, и некоторое время он находился под влиянием его идей.
В том же 1912 году выпущен первый поэтический сборник Иванова «Отплытие на остров Цитеру», благодаря которому о нём узнали в Петербурге.
Особенности поэзии Иванова того периода – умелая звукопись, изысканность рифмы и особое изящество слога. Однако дебютный сборник подвергся серьёзной критике. Блок к 1914 году изменил отношение к стихам Иванова – упрекал их во внутренней пустоте, «бескровности».
Стали знаменитыми слова В. Ходасевича о начинающем поэте: «Г. Иванов умеет писать стихи. Но поэтом он станет вряд ли. Разве только случится с ним какая-нибудь большая житейская катастрофа, добрая встряска, вроде большого и настоящего горя. Собственно, только этого и надо ему пожелать».
Также Иванов в тот период выступал литературным критиком. Стал известен своими острыми, провокативными суждениями. Например, нобелевского лауреата Мориса Метерлинка назвал «ничтожеством», тем самым бросая вызов соперникам-символистам.
Вышло ещё несколько сборников стихотворений Г. Иванова – «Граница» (1914), «Памятник славы» (1915), «Вереск» (1916), «Сады» (1921), «Лампада» (1922).
С 1912 года Г. Иванов – участник первого петербургского «Цеха поэтов», собрания акмеистов, куда вступил по приглашению Н. Гумилёва. В 1916–1917 входил во второй «Цех поэтов». В третьем, уже послереволюционном, собрании «Цеха» (1920–1922) наряду с Г. Адамовичем играл важную роль. После смерти Гумилёва возглавил собрание.
В 1922 году Георгий Иванов с женой Ириной Одоевцевой покинули Россию, уехав сначала в Берлин, затем в Париж. «Большая житейская катастрофа» (словами Ходасевича) наступила: жизнь вдали от родины, в нужде и неустроенности. Г. Иванов упорно занимался только литературной работой, не соглашаясь ни на что другое, кроме как посвящать себя своему призванию.
Вместе с Адамовичем они создали альманах «Числа» – издание русских эмигрантов первой волны, в нём были напечатаны Г. Газданов, Б. Поплавский, Ю. Терапиано, Ю. Фельзен, В. Смоленский, М. Агеев и другие.
В 1931 году вышел сборник Г. Иванова «Розы», в новых стихотворениях звучит тоска поэта по Родине. Интересна работа поэта с цветовой символикой. Больше всего в стихах этого сборника оттенков синего цвета – ледяного, пугающего, смертного, цвета небытия и одновременно звёздного неба, бездны, вселенной. Прослеживается трагическое мироощущение поэта. Тираж сборника «Розы» был распродан за несколько дней. После этого сборника об Иванове заговорили как о «проклятом поэте», и о «первом поэте русской эмиграции».
Оставив традиции акмеизма, Иванов пришёл к неоромантизму – раскрытию философских представлений о скоротечности жизни и вселенской гармонии, как о временном и вечном.
Адамович утверждал, что Иванов – единственный русский поэт эмиграции, достойный внимания. Тем самым словно отрицая существование в Европе литераторов-эмигрантов К. Бальмонта, В. Набокова, И. Бунина, Б. Поплавского, В. Ходасевича.
Иванов печатался во многих журналах как поэт и критик. Из-за острых и жёстких суждений о литераторах получил прозвище «Жорж опасный». Также писал прозу.
В Париже был издан сборник Иванова, названный так же, как дебютный, – «Отплытие на остров Цитеру», позже вышли поэтические книги «Портрет без сходства» (1950), «Стихи» (1958). С каждым новым сборником трагическое мироощущение поэта усиливалось, при этом не создавая впечатления отчаяния, потери опоры, смысла. Адамович написал, что поздние стихи Иванова создало «сгоревшее, перегоревшее сердце».
Важно отметить, что в трагическом Иванов умел видеть элементы комического. Как бы ни было одиноко и трудно, тяга к жизни и творчеству его не покидала.
В своих стихах Иванов точно передавал чувства и мысли русских эмигрантов, тоску по Родине. Суровая, порой жестокая реальность гармонично сочеталась в этой поэзии с миром мечтаний и грёз, такая поэзия породила подражателей Иванова. Существовало течение «Парижская нота», где поэты-эмигранты молодого поколения писали в стиле Г. Иванова.
Иванов был председателем общества «Зеленая лампа» (организаторы – Дм. Мережковский и З. Гиппиус), состоял в парижском Союзе русских писателей и журналистов, участвовал в литературном объединении «Круг».
В последние несколько лет жизни гонорары стали очень малы, супругам пришлось перебраться в пансионат для пожилых людей, не имеющих жилья, на юг Франции, в курортный городок Йер, где они находились на государственном обеспечении.
Тем не менее, незадолго до смерти поэт продолжал писать стихи, которые признаны едва ли не лучшими в его творчестве. Только «поэзия есть реальная ценность», словно утверждал он.
Скончался 26 августа 1958 года, был похоронен в общественной могиле на муниципальном кладбище, затем его перезахоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де Буа под Парижем.
Стихотворение «XXI (из цикла «Посмертный дневник»)» заканчивается хорошо известными пророческими словами:
Воскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.
Во все годы и периоды главной чертой поэзии Г. Иванова были естественность и одновременно музыкальность звучания. Поэт и литературовед В. Крейд писал: «Меня очаровала музыка поэзии Георгия Иванова. А также то свойство, которое акмеисты называли «прекрасной ясностью». Было еще одно качество (...) – «светопись». Он, как живописец, который работает и играет красками. В его стихах виден этот дар работы со светом, игры цветом. И ещё – непринужденная культура стиха, естественность без натяжки, без нарочитых усилий, никакой надуманности».
На меланхолию, на канифоль.
Иллюзия относится к Эолу,
Как к белизне – безмолвие и боль.
И, подчиняясь рифмы произволу,
Мне все равно – пароль или король.
Друг друга отражают зеркала,
Срывается с натянутого лука
Отравленная музыкой стрела
И в пустоту летит, быстрее звука…
Луч луны упал косой.
Нем и ясен в вещих картах
Неизменный жребий мой.
Буду ждать я у окна.
Каждый день тебя я буду
Звать, ночная тишина.
Окрыленного коня
Понесет в пыли морозной
Королевну и меня.
Солнце ввысь метнет огонь,
И растает королевна,
И умчится белый конь.
Вновь я буду у окна,
Проклиная горький жребий
Неоконченного сна.
Остальное все равно –
Над торжественными звездами
Наше счастье зажжено.
Ревновать и забывать.
Счастье нам от Бога данное,
Счастье наше долгожданное,
И другому не бывать.
Отраженье, колдовство –
Или синее, холодное,
Бесконечное, бесплодное
Мировое торжество
Это только сон во сне,
Звезды над пустынным садом,
Розы на твоем окне.
Называется весной,
Тишиной, прохладным светом
Над прохладной глубиной.
Чище сумрак голубой –
Это то, что в этом мире
Называется судьбой.
И не знает ни о чем –
Только теплым морем плачет,
Только парусом маячит
Над обветренным плечом.
В Шотландии рассыпанные втуне,
В меланхоличном имени Алины,
В голубоватом золоте латуни.
Сияет жизнь улыбкой изумленной,
Растит цветы, расстреливает пленных,
И входит гость в Коринф многоколонный,
Чтоб изнемочь в объятьях вожделенных!
Мелодия, элегия, эвлега…
Скрипящая в трансцендентальном плане,
Немазанная катится телега.
На Грузию ложится мгла ночная.
В Афинах полночь. В Пятигорске грозы.
Как хороши, как свежи были розы.
Это тройки широкий разбег,
Это черная музыка Блока
На сияющий падает снег.
В пропастях ледяного эфира
Все равно не расстанусь с тобой!
Над засыпанной снегом судьбой.
И все-таки жизнь подняла
В тумане – туманные очи
И два лебединых крыла.
Пока догорала свеча.
И все-таки струны рванулись,
Бессмысленным счастьем звуча…
Благоуханно в саду.
Гром прогремел… Ну, и ладно,
Значит, гулять не пойду.
Чем бы бессмертье купить,
Как бы салазки искусства
К летней грозе прицепить?

