Данте vs Блейк. Почему «Божественная комедия» по-прежнему актуальна и чем она хороша

«Божественная комедия» Данте Алигьери в иллюстрациях Уильяма Блейка. Пер. с ит. М. Лозинского. – М.: КоЛибри: Азбука-Аттикус, 2024 – 272 с.: ил. – (БиблиоАрт).

Писать рецензию, обзор или критику на такие исполинские и боговдохновенные творения, как «Божественная комедия», не будучи к тому же особо искушенным профессионалом, – дело не только и не столько неблагодарное, сколько почти неподъёмное. Правда, кое-какой опыт критики исследований «Комедии» у меня всё-таки имеется, а это уникальное во многом – прежде всего иллюстрациями «коллеги» Данте – визионера Блейка, издание сопровождают ещё и серьёзные справочные статьи. Вот о некоторых малоизвестных фактах, озвученных в них, неочевидном для непосвященных контексте и важнейших для понимания дискурсах я и хочу немного поговорить.

Так, помимо известной и во многом «хрестоматийной» вечной музы поэта Беатриче у него была и вполне «законная» жена – Джемма Донати, которую он в своих творениях ни разу не упоминает. Что само по себе и неудивительно, ведь брак был по расчёту. А меж тем двое детей от него, Пьетро и Якопо, написали свои комментарии на «Комедию».

Что же до Беатриче, то Блейк интерпретирует её образ как символ христианской церкви, а его карандашные надписи на обороте листа «свидетельствуют о желании мастера уподобить Беатриче богине Вале – персонажу его поздних пророческих поэм».

Вовлеченность поэта в политические дрязги сыграла роковую роль в его судьбе, пишет в справочной статье «Биография Данте» специалист по Данте, профессор Анна Топорова, и его уже совершеннолетние сыновья присоединяются к нему в изгнании. Не последнюю роль в изгнании поэта из Флоренции сыграла его принадлежность к разным с женой фракциям гвельфов – род Джеммы Донати поддерживал пропапистских и этатистских черных гвельфов, а сам Данте поддерживал более либеральных гвельфов – белых.

Помимо биографии поэта, Анна Топорова автор статьи о самом произведении – «Божественная комедия» – вершина средневековой литературы», призванной ввести читателя в биографический и исторический контекст непростого для понимания текста, и завершающей издание статьи «Герои Данте: контекст и интерпретация».

Из первой статьи мы узнаём, что Данте назвал своё произведение просто «Комедией», а приставку «Божественная» добавил его первый биограф – Джованни Боккаччо. Как бы отвечая на очевидный вопрос читателя о названии произведения, автор в письме к правителю Вероны пишет: «Трагедия и комедия отличаются друг от друга и стилем: в одном случае он приподнят и возвышен, в другом сдержан и низок. <…> Этим объясняется, почему данное произведение названо «Комедией»; если мы обратимся к содержанию, то в начале оно ужасно и смрадно, ибо речь идёт об Аде, а в конце – счастливо, желанно и благодатно, ибо речь идёт о Рае. Если мы рассмотрим язык, он – сдержан и смиренен, ибо это вульгарное наречие, на котором говорят простолюдинки».

«Комедия» – не первое и не единственное произведение, в аллегорической форме повествующее о путешествии героя по загробному миру, однако благодаря не только художественному уровню, но и степени обобщения и осмысления материала она превосходит все прочие средневековые «видения». Автор относит её к особому литературному жанру суммы, объединяющему признаки научного трактата и энциклопедии.

«Как и в суммах, в «Божественной комедии» присутствует всеобъемлющий охват материала, его четкая классификация, опора на источники и авторитеты, нравственно-воспитательная цель, стоящая перед автором. Данте создает структурированную картину мира во всей его полноте: читатель получает фундаментальные представления о средневековой космогонии, астрономии, богословии и философии, а также многочисленные сведения о литературе, истории, повседневной жизни».

Столь же масштабна и всеохватна и панорама собственно загробного мира, где разворачивается действо, – Ад, Чистилище и Рай, вписанные в общую картину мироздания, которая во времена автора основывалась на космогонии Птолемея.

Мне всегда были интересны эти специфические креатуры западноевропейской богословской мысли, неизвестные восточно-христианскому, православному мировоззрению, а именно Чистилище и Лимб. Поэтому позволю себе немного поразмышлять об этих нарративах средневековой католической танатологии.

Народные представления о Чистилище были известны с первых веков христианства, пишет А. Топорова, христиане молились за умерших во II веке, а служили литургию уже в III веке. Вероятно, учение о чистилище восходит даже к ветхозаветному иудаизму, однако в качестве официальной доктрины католической Церкви оно было оформлено только в 1274 году на Лионском соборе – символично, что именно на том соборе, что созывался папой Григорием X для заключения унии с православной церковью. А догматически учение о чистилище было закреплено лишь в 1439 году на Ферраро-Флорентийском соборе.

Данте населяет «уступы» и «круги» своего Чистилища множеством различных персонажей, как своих современников, так и более древних исторических деятелей, от поэтов и художников до политиков и бизнесменов, распределяя их сообразно роду деятельности и прегрешениям.

Так, в «Долину земных властителей» попадают короли его эпохи, вроде Рудольфа I и Филиппа III Смелого, в пятом круге за корысть томятся папа Адриан V, основатель династии Капетингов Гуго Капе и древнеримский поэт Публий Папиний Стаций. Наказание за сладострастие в 7-м круге Чистилища Данте счел заслуженным для поэта Гвидо Гвиницелли и трубадура Арнаута Даниэля.

Ещё в Чистилище «появляются ангелы, которые по понятным причинам отсутствуют в Аду», упоминает А. Топорова, «немалое место занимают в Чистилище примеры добродетелей, противоположных греху, искупаемому на каждом уступе». Хватает в этой сфере и «рассуждений философского и богословского характера, например о благах земных и небесных, о свободной воле, об оболочках души после смерти».

В целом Чистилище производит впечатление некоей «буферной зоны», где в течение не очень определенного промежутка времени мытарствуют, по-церковнославянски выражаясь, души со столь же неявной тяжестью грехов – не смертных, но всё же не позволяющих пока войти в Царствие Небесное.

Буквалистски настроенные протестанты категорически отвергают существование Чистилища на основании Священного Писания. Православие его тоже не признает, в отличие от необходимости молитв за умерших, но в качестве альтернативы может предложить лишь некое туманное «предначинание вечного блаженства или вечных мук».

Тут позволю себе упомянуть собственный небольшой обзор замечательной книги-исследования «Божественной Комедии», вышедшей несколько лет назад в издательстве «Никея». Книга за авторством Франко Нембрини называется «Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех», целью её была актуальность – и актуализация «Комедии» для современного человека, то есть для нас с вами, а в связи с обсуждаемой темой у меня возникли вот такие соображения: «У Данте в понимании Нембрини огромную роль играет чистилище – фактически «придуманный» им самим посмертный удел, не принадлежащий ни раю, ни аду. Роль и смысл этого удела – давать надежду и возможность искупления. «Почему Данте поместил вопрос о любви именно в «Чистилище»? Разве не логичнее было бы объяснить природу Бога как любви и Троицы (а значит, и природу человека, созданного по Его образу и подобию) в «Рае»? Почему в «Чистилище»? Да потому, что природа Бога (а значит, и моя природа) становится понятной только в жизни, только в опыте свободы, только изнутри».

Но ещё более Чистилища интересен Лимб, который А. Топорова называет особым, привилегированным кругом Ада, в который Данте «отправил» своих любимых античных поэтов. «В средневековом богословии было выработано понятие об особом месте, вне рая и ада, где находятся души некрещеных младенцев и добродетельных язычников, умерших до Христа; Данте делает Лимб первым кругом Ада. В нем он на равных разговаривает с великими поэтами древности – Гомером, Горацием, Овидием, Луканом. Вергилий тоже пришел на помощь Данте из Лимба».

Любопытно, что в 2007 году в документе «Надежда спасения некрещёных младенцев», опубликованной Международной теологической комиссией с санкции Папы Римского Бенедикта XVI, средневековая «теория лимба» была подвергнута сомнению как созданная средневековыми богословами и не имевшая на то никаких догматических оснований.

Если немного абстрагироваться от внутрикатолической, и, шире, христианской богословской полемики на тему посмертия и принять во внимание для полноты панорамы соответствующие учения других религий, то со стороны картина выглядит, мягко говоря, безрадостной. С одной стороны, беда в первую очередь христианства, но и других его «коллег» по авраамическому цеху в их теологическом эксклюзивизме, ограничивающем всю экзистенцию, всю реальность лишь статусом Божьего творения (а в случае христианства – ещё и искупительной жертвой Богочеловека). Вторая проблема заключается в почти полном отсутствии достоверной информации о посмертии, лишь отрывочные скупые крохи её в Писании, основной источник её – тексты Отцов Церкви (то есть умственные рассуждения) и откровения мистиков и визионеров, нередко еретические или граничащие с ересью.

В итоге христианству (опять-таки, в первую очередь, но не только ему одному) приходится изобретать разнообразные богословские ухищрения разной степени убедительности, дабы ответить на множество животрепещущих, а то и «проклятых» вопросов как просто верующих, так и тем более живо мыслящих людей. Начиная всё с той же посмертной участи праведных людей, живших до пришествия Христа; младенцев, умерших некрещеными… и до более глобальных, типа наличия зла в мире. Отсюда и возникают столь фантастические, алогичные и очевидно искусственные, даже вымученные концепции и идеи типа Чистилища, Лимба, «неисповедимых Путей Господних» и тому подобного.

Однако я несколько отвлёкся от основного объекта нашего исследования.

О чём ещё интересном поведала профессор А. Топорова? Например, об особенной структурированности и зашифрованности поэмы. Так, вся «Комедия» состоит из 100 частей или кантик, по 33 на Ад, Чистилище и Рай соответственно, плюс одна вступительная часть. Число 100 с точки зрения средневекового человека совершенно, ну а 33, как известно, возраст (смерти) Христа.

Помимо этого, у поэмы особый стих – одиннадцатисложник со специальной рифмовкой ABA, BCB, CDC… YZYZ, и, по мнению исследователей поэмы, это изобретение автора.

Однако, впечатляясь всё более грандиозностью созданной Данте картины, можно даже сказать, многомерной модели потусторонних реалий, любой читатель поэмы непременно задаётся вопросом: а зачем это всё? В чем цель столь скрупулезного конструирования и столь детального описания того, что ждёт человека после смерти, к тому же столь продуманного вплоть до мелочей и художественно великолепного? Данте цель свою не скрывал и неоднократно озвучивал её, например, в письме Кан Гранде делла Скалла: цель «Комедии» – «вырвать живущих в этой жизни из состояния бедствия и привести к состоянию счастья». Вот так просто и незамысловато. А если сформулировать иначе, то, как и у других средневековых авторов, – привести читателей от неведения и греха к познанию и добродетели.

А как это реализуется технически, каков смысл, или замысел, всего произведения? Их несколько, о чём опять-таки говорит сам автор в одном из писем: «…необходимо знать, что смысл этого произведения не прост; более того, оно может быть названо многосмысленным, то есть имеющим несколько смыслов, ибо одно дело – смысл, который несёт буква, другое – смысл, который несут вещи, обозначенные буквой. Первый называется буквальным, второй аллегорическим или моральным» <…> Итак, сюжет всего произведения, если исходить единственно из буквального значения, – состояние душ после смерти как таковое <…> Если же рассматривать произведение с точки зрения аллегорического смысла – предметом его является сам человек, то, как – в зависимости от себя самого и своих поступков – он удостаивается справедливой награды или подвергается заслуженной каре».

Но вот думается мне, что автор лукавит – вернее, скромничает, раз уж опирается, согласно А. Топоровой, на учение о четырех смыслах Священного Писания. Разработанный Иоанном Массалийским четырехуровневый метод толкования Библии Данте впервые применил к «светскому» тексту, если у кого-то хватит смелости так назвать «Комедию» – не случайно же её уподобляют самой Библии, или Пятому Евангелию.

Теперь полистаем статью искусствоведа Татьяны Тютвиновой «Уильям Блейк – мастер книжной иллюстрации».

Автор характеризует поэта и художника в высшей степени почтительно: «В сочинениях Блейка, равно как в поэтических, так и в изобразительных, нашла отражение его непостижимая, не поддающаяся формальной оценке личность визионера и мистика, выражавшего свою картину мира с помощью синтеза художественных средств поэзии, живописи и графики. Совершенно особое отношение к категориям добра и зла, а также к феномену человека, включенного во вселенский диполь, притягивает к творчеству Блейка сегодня».

Неудивительно, что визионер и мистик Блейк критически относился к устаревшим, по его мнению, законам Ветхого Завета, а к тому же ещё считал поэму Данте слишком политизированной, создававшейся в «целях тирании», «как некий аппарат возмездия». Его критичность однажды довела до того, что Блейк назвал Данте… атеистом!

Предыдущее увлечение Блейка другим итальянским гением – Микеланджело заметно в иллюстрациях к поэме Данте, пишет Т. Тютвинова. «Еще одним примером может служить иллюстрация «Симония Папы», в которой Блейк уподобляет образ казнимого вниз головой понтифика изображениям падающих в ад грешников из той же фрески».

Очень интересно отождествление, озвученное автором статьи: «Облачая Данте в пурпурные, а Вергилия в синие одежды, Блейк уподобил их героям собственной мифологии: Луве и Лосу, двум из четырех Зоа. Таким образом, Вергилий для Блейка становится олицетворением творческого воображения, а Данте – воплощением пяти чувств».

Искусствовед видит суть художественного творчества поэта в его духовной основе: «Изобразительное искусство для Блейка являлось своеобразной проекцией творческого воображения на предметный мир людей. Именно посредством воображения, по мнению Блейка, устанавливается связь между Богом и человеком. Из этого взаимодействия рождаются произведения искусства. Поскольку искусство является результатом деятельности «божественного тела», его нельзя искажать и воспринимать легкомысленно».

А в справке теперь уже непосредственно к иллюстрациям поэмы Т. Тютвинова делает ещё несколько интересных замечаний, демонстрируя высокий профессионализм и глубокое понимание и тематики поэмы, и её художественного прочтения Блейком.

Так, на первый взгляд несоразмерную диспропорцию между семьюдесятью иллюстрациями для «Ада» и всего тридцатью для «Чистилища» и «Рая» искусствовед трактует не как особый интерес к «иконографии злых духов, населяющих адскую бездну», но как пристальное внимание Блейка к динамической системе «грех – воздаяние».

«Мастер исследовал разновидности человеческих грехов и тех посмертных мучений, которые за ними следуют. Он изучал их сложную иерархию и подробно иллюстрировал, соотнося себя с главным героем произведения». Можно сказать, сверхзадачей Блейка было проиллюстрировать инициатическое путешествие героя от глубин ада до райских обителей, передав богатство эмоций поэта с помощью символики цвета.

Визионерский опыт художника пригодился ему в работе – иллюстрации к поэме отчасти помогли поделиться результатами видений.

Интересно, что, по мнению искусствоведа Т. Тютвиновой, Блейку было свойственно дуалистическое мировоззрение, или этот вопрос его весьма занимал: «Дуализм для Блейка имеет особое значение и своеобразным рефренном пронизывает всё творчество мастера. Иллюстрации к главе «Ад» становятся, по сути, кульминацией его глубоких размышлений на тему бесконечного взаимодействия материи и духа. Создавая их, автор подводит итоги своей многолетней художественной деятельности, в который раз убеждаясь в том, что он наконец-то обрел способ примирить форму и содержание».

И в заключение хочу обратить внимание на интересные и глубокие наблюдения ещё одного исследователя Данте, Гуго Фридриха (не вошедшие в книгу), как раз о визуальной репрезентации образов поэмы:

«В «Божественной комедии» есть пища и для ума, и для зрения: точность в передаче метафизических понятий сочетается с яркостью художественных образов. Мы видим все движения, цвета и очертания, которые мы только можем пожелать увидеть. Данте – итальянец, с телесной чуткостью южанина он подбирает жест для каждого духовного или душевного движения. Эти жесты не стираются из нашей памяти: например, Минотавр, избывая гнев, вонзает зубы в собственную плоть; кентавр Хирон, начиная разговор, расчесывает бороду стрелой; Белаква  сидит, спрятав голову между коленями и обхватив их руками; мы видим жесты вопрошания, напряженного всматривания, смирения, ребяческой настойчивости и так далее и так далее. Мы видим разнообразнейшие проявления человеческой природы на фоне ландшафтов с убывающим или нарастающим освещением, и эти оттенки света означают степень удаленности от Господа Бога или близости к Нему. Мы видим тускло-пасмурное свечение Ада, которое изредка оживляет или огненный дождь, или сияние, исходящее от ангела, или просто желтое пятно на мешке ростовщика. Затем мы видим подножье горы Чистилища в безмятежном утреннем свете, и лучи восходящего солнца освещают легкую рябь на поверхности расстилающегося до горизонта моря, а затем в чередовании земного дня и земной ночи пробуждаются все цвета: зеленый, серебристый, пурпурный, золотой, а также карие сумерки южного вечера. И наконец, мы видим блеск звездных чертогов Рая со всеми оттенками белого на белом, где, по словам поэта, святые окутаны светом, словно гусеница коконом. Данте проявляет здесь такое мастерство, что становится эталоном для поэтов на многие века. Якоб Буркхардт справедливо пишет в книге «Культура Ренессанса»: «Потребовалось больше ста лет, чтобы изображение духовной и душевной жизни в скульптуре и живописи достигло степени выразительности, найденной Данте».

Смею надеяться, что мои размышления не слишком утомили читателя и, возможно, даже побудили его перечесть или даже прочесть впервые это «Пятое Евангелие», впечатляюще воплощенное в образах легендарного поэта, художника и духовидца Блейка.